Села по колхозу были ладные, крепкие, хозяйственные стройки отличные. Имелись в колхозе и все иные службы, начиная от Дома культуры до детских яслей, общественной столовой и гостиницы для приезжих. Хозяйство не знало недородов, не знало и провалов в своих расчетах, много всего продавало, но и не забывало о своих нуждах.
В районе всем казалось, что залогом успеха в «Победе» была именно какая-то особая дружба людей этих двух национальностей — русских и мордвинов, которые жили как-то равно и дружно, и, главное, любя дело, много работали, и не отказывались и от многого того, что захватили с собою в новую жизнь из жизни прошлой. Так, местные мужчины после тридцати носили здесь бороды и усы, женщины любили старорусские и мордовские одежды, между тем как в доме у каждого были и радиолы, и шкафы с зеркалами, и ясеневые да ореховые стулья вместо лавок и скамеек, да и по паре велосипедов приходилось на каждый дом.
— Езжу к тебе учиться интернациональной работе, — шутил и полушутил Павел Матвеич, когда приезжал в «Победу» и встречался с Романовым.
Маркел Дормидонтыч словно бы серьезно задумывался, потом широко улыбался и отвечал Павлу Матвеичу так:
— Так никакой интернациональной работы у нас нет, товарищ Головачев, это уж верно. В этом у нас недостаток, упущение. Но изживем, изживем его, обещаю, изживем.
Павлу Матвеичу невдомек было, что Романов над ним посмеивался, и было ему невдомек и другое, а именно то, что о такой работе, как интернациональное воспитание, здесь никто никогда и не думал. Село Романовка, как и многие другие селения, возникли здесь, в долине Вороны, еще в те времена, когда Петр Первый начал на большой этой земле рассовывать поместья своим военным за заслуги перед отечеством. Раздача угодий продолжалась и при Екатерине Второй. А еще раньше начало эту работу старорусское земство, что окрепло и прочно оперлось на златокованое плечо царя Алексея Михайлыча.
Сейчас уже и забыто и никто не помнит, кто это сделал, что откуда-то из-под Саранска перемахнули власти пращуров романовских на пустые угодья. Романовцы с тех пор тут и живут. Да романовцы-то хоть свободными были. Со времен царя Алексея Михайлыча по писаному уговору мордвин в крепость не шел. А вот как было жить тут русским из Козловки? Эти — в крепости ходили!
Павлу Матвеичу невдомек было разобраться во всем этом. Порою ему казалось, что тут и впрямь до него должна была вестись какая-то интернациональная работа. Воспитанный на том, что такая работа должна была вестись, он не соображал, что дружба романовских колхозников держалась на постоянной заботе о земле, о хлебе, о делах хозяйства. «Что потопаешь, то и полопаешь» — это и сейчас тут каждый знает. За века здесь люди так обжились в думе о земле, что она и сроднила их навеки. Свычаи и обычаи свели и козловцев и романовцев так, что тут и сейчас жен искать дале своих сел не ездят. «Привозная жена хороша, да обхождением нова́», — говорят и сейчас здесь и молодые и старые. Так вот как зародилась дружба в «Победе», так ее понимать надо.
Павел Матвеич не понимал этого, как и многое из того, что его не касалось до сих пор. А не касалось его до сих пор многое. Особенно не касалось его то, как люди живут. Чем дышат, что думают — это его касалось. И то в той мере, в какой его одно время обязывала служба. Поэтому он и в людях не умел разбираться. Так он не понимал и того, что не все дело в этом хорошем колхозе «Победа» в Романове. О Романове в районе говорили, что «на нем весь колхоз держится». Это была неправда. И Романов это хорошо знал. Знал он это не только с самой послевойны, когда его впервые председателем поставили, а и всегда знал, еще юношей, что здесь земля и хлебороб в чести́. Потому он и берег эту честь хлебороба в человеке и никого не подпускал ломать и портить ее.
Даже в самые трудные для колхозной деревни годы, в самые послевоенные годы, Романов вел дела в хозяйстве так, что кусок хлеба у его колхозника всегда был. Излишками он никогда не швырялся, а потому и умел беречь и трудовое настроение людей, и уважение к самим себе, и к жизни самой, которую они сами для себя и строили.
Как говорили в районе, Маркел Дормидонтыч давал людям своим вместе с хлебом и книгами не только «сытость», а еще и самое главное — быть самими собою. Подозревалось, что дела у него от этого и идут. Не зажимает, мол, мужик инициативы. Но сам Романов знал, что никаких заслуг у него в этом нет, что все это делали сами побединские хлеборобы, сами к этому стремились и даже его «укорачивали» иногда в действиях, дабы не поддался бы в каком-либо случае и не промахнулся бы.