А Боневоленского Грошев-старший за то ненавидел, что из-за него он и «главное крушение» потерпел. Так было. В годы тяжелые, бесхлебные подкатил поездом к Обояни один старичок в разлетайке черной с полдюжиной чемоданов. На старичке очки золотые, черная разлетайка-безрукавка золотой цепочкой с золотыми львиными головами на груди застегнута, шляпа старая, да как пух мягка, на седой голове. Сам тощ, едва на ногах держится. Молча его Егор потрошить начал, когда вдруг появился старичка встречать этот Боневоленский и ввязался в «реквизицию». На крики и разговоры, когда Егор не послушался, Боневоленский к начальнику железнодорожного ВЧК ударился, и пришлось Грошеву все возвращать по описи. Профессор какой-то оказался из Москвы, который помирать на родину приехал! У Боневоленского он сколько-то пожил да и умер вскоре. Вот после этого и помели Егора из «железнодорожной».
— Ты следи за ним, Пашка, за Боневоленским, это сволочь, — наставлял Егор Грошев юного Павла, когда тот как-то раз к Мишке зашел. — Черт его знает, что он за штука, а этим профессором тогда по начальству кое-кто интересовался. Они, бывшие, сиднем сидят иногда, будто ничего и не делают, а потом раз — и, глядишь, вражина из него обнаружился. Тот-то, с чемоданами, который у него и жил, тоже штука был. Одних бумаг гору с собой привез. Эх, если бы моя воля, я бы всех этих бывших в Сибирь! Или под откос всех!
Пашка был потрясен рассказом Грошева. «А буду следить за ним! — решил упрямо он о Боневоленском. — В самом деле, как чуть что, так везде, где «гнездо» раскрывается, эти бывшие обнаруживаются».
— Буду за ним следить! — сказал он зло отцу и вышел из дому.
— Башку сверну! — крикнул ему вдогонку отец.
Все же основание у юного Павла не доверять разным «бывшим» кое-какие были. Особенно после коллективизации, когда напуганные «бывшие» и из деревень и из городов метнулись во все концы страны, — в этот соловьиный городок столько нанесло разного, очень пестрого люда и с юга и с севера, что среди него попадались по-настоящему стоившие внимания органов госбезопасности.
Если уж не петлюровцы, не махновцы, не белые дончаки попадались, то уж, во всяком случае, старые приставы, жандармы, укрывавшиеся в годы нэпа как-никак под разными профессиями и занятиями, кулаки-мироеды, ювелиры разные, занимавшиеся в Одессе и в Киеве на черной бирже скупкой и сбытом золота и бриллиантов, здесь попадались. Был выловлен один такой банкир-ростовщик, имевший в городах на юге такое количество недвижимого, которое оценивалось в три миллиона золотых рублей. У него на руках нашли и акции каких-то иностранных фирм, и золотишка не мало, а он скрывался под новой фирмой — был скорняк. У него и папа был скорняк, и дедушка, и все скорняки, а миллионы он нажил скупкой полтавского хлеба и «банковскими операциями».