Этот районный центр славился только тем, что в селе за последние годы был посажен небольшой парк, освежаемый поливом из городского водопровода. Вкруг же — ни сада, ни дерева. Старые сельские дома из самана и привозного дерева, пыльные улицы, полуразрушенная церковь с вытоптанным кладбищем посредине селения. А за селом степь, не очень богатая дарами природы.
Почвы — тяжелый чернозем, каштановые, подзолисто-каштановые. От Волги до Иргиза на всем пространстве что и рек-то, что Большой да Малый Узени! Все остальные назвать реками нельзя. Их источник — талые, паводковые воды. Реки-стоки — если не подпрудить, то к средине лета сухи уже лежат. Даже Узени так пересыхают каждогодно, что превращаются в бочаги, по которым, ступая на водную растительность, как посуху, ходят кулики. Что и есть вблизи Дергачей одна приличная река-транзитка, так это будет Алтата, собирающая в паводки достаточно вод, чтобы ею заниматься. Остальные, вроде Камышлейки, только частная выручка из беды.
Засухи, почвенные засухи — жестокий бич этого края. Их насчитывается здесь четыре: ранняя весенняя, весенне-летняя, позднелетняя, осенняя. Как ни жди с неба капли воды — нет ее с неба в эти месяцы года. Словно нарочно придумала природа такие муки для этих земель, что на них под безоблачным небом, как в какой-то закупоренной кругом жаркого солнца колбе, все живое живет, дожидаясь, когда эту огненную пробку выдернет некий волшебник и взбрызнет на жаркие стенки сосуда хорошего дождя.
А бывает еще на этой земле засуха устойчивая! Это та самая засуха-пагуба, когда весь май, июнь и июль висит над землею медным днищем солнце, а растения напрягаются из последних сил, чтобы выстоять и вызреть. И сплошь и рядом гибнут они оттого, что не в воздухе нет влаги, а в почве. И задыхаются в собственных своих выделениях.
«Куда ни взглянешь, кругом до горизонта расстилается голая, желто-бурая, выжженная солнцем степь: ни воды, ни травы, ни кустика зеленого — все желто, с серо-пепельным оттенком. Взглянешь вниз, себе под ноги, на землю — она, как камень, тверда, и невольно рождается у тебя мысль: да полно, может ли родиться здесь хлеб!.. И ниоткуда ни сочувствия, ни помощи — кругом или враждебные лица, или недоумевающие грустные взгляды!»
Так писал об этой земле еще до революции один из старожилов ее, некий Колесников, порешивший в те поры вступить в единоборство с «драконовой пастью». Завел он тут на низинах поливное, лиманное хозяйство, поставил на пути сточных вод немудрые плотины и дамбы, обсадил вязами да ветлами. Талая шалая вода наполняла весною лиманы, пропитывала глубоко хорошую, плодородную почву, а когда лиманы обсыхали, шла на них пахота. И пошли рожать колесниковские земли, научился он их заряжать водою на все время всех действующих здесь засух. Даже в самую злую засуху, устойчивую, на колесниковских полях-лиманах хлеб выстаивал. Оно и сейчас цело, это хозяйство, оно и сейчас зеленым островом стоит в этой сухой заволжской степи.
В этом хозяйстве на реке Алтате, что близ Дергачей, и работали они — Павел и Вадим — с товарищами над вопросами, что требовала от них факультетская программа. А главное в ней было — уметь взять анализ почвы, разобраться, и по виду какова она, да и того мало — надо было учиться соображать, что может дать эта почва человеку.
Бывало, за день ходу по полям так солнце нажжет лицо, руки, шею Вадиму, что кажется, они испеклись, а нос, нос конопушками, широкий русский нос его уже и не существует — весь облез и обшелушился, да и все тело стало, как мешок. Ан нет, Вадиму ничего. Окунется в лиманном прудище или водой из ведра обольется — и, благо электричество в вечеру зажгли, «творить» скорей анализы. А кончит это, так ему и этого мало, он еще ударится и к агрономам местным, к старожилам, и с ними беседы ведет и все записывает.
Не то Павел! Сделав положенное, норовил он сторонкой на дергачевские улицы, чтобы запоздно прийти на снимаемую квартиру, на которой и здесь не миновало жить ему вместе с Кушнаревым. Столкновения с Вадимом у него здесь были немалые. Почему? Вадим пристрастился критиковать здешнюю травопольную систему! Травополье в Заволжье, богатом залежами, появилось во времена колхозные. И хоть особой эрозии в этих местах не наблюдалось, как не наблюдалось и истощения почв, «травополка» взяла здесь такой же верх, как и в тех местах, где почвы были истощены и эрозированы.
Началось все, правда, не так! Кто-то из местных ученых предложил, чтобы залежи не пустовали, сеять на них довольно сухоустойчивую траву житняк. И в самом деле, чего залежам гулять по нескольку лет, когда сенов порою взять негде? Да случилась беда тут та, что позднее подвели этот житняк под культуру узаконенную и стали гнать его там, где и быть ему незачем. Житняк неожиданно попал в узаконенный многопольный оборот, и тогда-то вот гуляющий под этой травою клин пахотной земли подскочил сразу до размеров умопомрачительных. Когда-то считалось, что немного выгоды от травы-то этой, да хоть и залежи кое-что дают. Когда же ввели десятипольные севообороты, под траву эту ушло столько пахотной земли, что местами и сеять негде стало.