Вадим возмущался:
— Черт знает что такое! Зачем это? На сколько это лет?
— На столько, сколько нужно время для восстановления плодородия почвы! — отвечал Головачев.
— Да его здесь у земли никто не отбирал, — возражал Вадим. — Поглядите сами анализы почв, они говорят, что в них вполне всего достаточно для питания растений.
— Видимо, есть люди, которые лучше нас знают, что делать, — отвечал Головачев.
— Не думаю, — возражал Кушнарев, — что для этого выбрали удачное место. Здесь главное — сохранение влаги в почве и накопление ее. Вы читали хотя бы агрономические выкладки Радищева? Да, да, того самого Радищева, что написал «Путешествие из Петербурга в Москву»? Нет? А надо бы прочитать. Это у него из «Описания моего владения». Вот что он пишет, слушайте. — Вадим взял со стола книгу, раскрыл ее и прочитал: — «Если пашня лежит по отлогому косогору, то нужно борозды делать поперек оного, дабы снеговая вода и дождевая бороздами была сдерживаема». Ввести только это, так уж достижение, — продолжал он. — А если создать такой плуг, чтобы он через три-четыре плужные борозды делал валик из почвы высотою хоть в тридцать сантиметров, то это ли не преграда стоку воды с покатостей и это ли не средство для задержания снега?
— А еще что? — спрашивал с издевкой в голосе Павел.
— А еще пахать глубоко, — отвечал Вадим, не замечая в тоне Павла издевки над собой. — Здесь вот агрономы проверили, что уже весною после пахоты с глубины десяти сантиметров в первые же дни сухой воздух забирает восемьдесят процентов влаги. А мы пашем везде только на двадцать в глубину. Так паши на тридцать, на сорок, готовь вместилище для влаги! Я недавно шурф в поле заложил, выкопал яму в посевах пшеницы на два метра вглубь. Ведь оно, растение-то, на полтора метра вглубь посылает свои корни, чтобы влагу добыть. А там-то ее и нет, или ее там столько, как в верхних слоях после всходов.
— Вот дает, вот дает! — восхищался Еремей Кривых, слушая такие беседы.
А Павел? А Павел злился! Его злило превосходство Вадима в знании вопроса, превосходство в умении обобщать продуманное, из кубиков мысли строить целое.
Однажды самая резкая стычка между ним и Кушнаревым произошла в средине июня, когда вдруг из Закамья, с Бухарской стороны, как в степи здесь звали восточную сторону, подули горячие каракумские ветры и нанесли такой песчаной мглы, что свет потемнел, солнце повисло над землею днищем медного таза, заревел, как перед бедою, скот на выгонах.
В этот раз они, изнуренные жарой, вернулись в Дергачи поздно вечером, который не принес тоже прохлады, из близлежащего колхоза имени Чапаева, и Павел, швырнув свою полевую сумку на кровать, молвил:
— Быть беде. Ветряга бухарский. Все попалит.
— А не попалил бы, если бы не о стандартной агрономии думали! — вспылил Вадим. — Смотрите, что у них с травопольем получается. У них четыре поля под зерновыми, пять под травою, одно под чистым паром. Пять полей у них впустую гуляют. Это же разор. Усвоили себе, что легче, что ленивее. А о влаге в почве никакого понятия нет. Даже по колосовым подряд несколько лет сеют колосовые потому, что развернуться негде. У них, видите ли, на половине всех земель житняк растет!
— Что же вы хотите? — спросил резко Павел.
— А то, о чем говорил. Видите, какие хлеба идут на лимане на Алтате? Страшна им засуха? А тут недалече есть лиман, построенный еще при жизни Ленина в двадцать первом году, вслед после знаменитого поволжского голода. Так он заброшен, плотину вода промыла много лет назад! За влагу тут никто не взялся, а все за травополку схватились.
— Так что же вы все-таки хотите? — с еще большим раздражением спросил Головачев.
— А то, — прокричал, еще больше вспылив, Вадим, — чтобы думали! Борьба за влагу! Глубокая пахота! Высокая борозда поперек склона и стока! Постройка лиманов! — кричал он. — Паровое поле большое нужно. Пары — борьба с сорняками. Пары — влагозарядка, они влагу накапливают. Сей не житняк на многие лета, а однолетние на корма. Тогда и корм скоту будет, и под пшеницами поля больше будет.