Она обернулась и с улыбкой ответила:
— Уверяю тебя, я не растаю!
Он смотрел, как она обходит грядки огорода, разбивку которого отложили до весны.
— Чем ты занята, можно узнать? — поинтересовался он.
— Скажи, Рейли, — задала Кэссиди встречный вопрос, — для чего на огороде всегда сажают картофель и овощи?
— Наверное, для того, чтобы снабжать ими местных жителей…
— Я тут размышляла над одной идеей, — сказала Кэссиди. — Это может стать для них большим подспорьем.
Он заботливо поправил выбившийся из-под капюшона золотистый локон.
— Было бы очень интересно узнать поподробнее о твоих идеях. Мне сегодня сказали, что ты помогаешь местным жителям сбывать изделия из фарфора?
— Равенуортский фарфор превосходно расходится, Рейли, — заверила Кэссиди. — Думаю, в скором времени придется строить большую фабрику.
Кэссиди на ресницу опустилась большая снежинка, и Рейли захотелось дотронуться до нее губами.
— Так ты говоришь, у тебя появилась новая идея? — пробормотал он.
— Я убеждена, что если бы крестьяне крепче встали на ноги, то не понадобилось бы разбивать эти огороды, а вместо них можно было бы выращивать пшеницу. Но не для собственных нужд, а для того, чтобы возить ее на рынок в Лондон.
— Оригинальная идея, — отозвался Рейли.
— Вовсе нет! Я много об этом читала. Подобные хозяйства процветают в Америке, — продолжала Кэссиди, и ее глаза возбужденно заблестели. — Для крестьян тут множество выгод. Они могут также сеять клевер, чтобы кормить домашний скот.
— Если только он у них есть.
— Они смогут им обзавестись на деньги, вырученные от продажи фарфора.
— И как это я сам до этого не додумался, — пробормотал Рейли.
— Крестьяне смогут построить мельницу, и им не придется возить зерно для помола в соседнюю деревню. Это будет для них значительно дешевле… Я уже распорядилась, чтобы женщины, которые не заняты изготовлением фарфора, приступили к устройству магазина, чтобы торговать посудой. Благодаря этой работе они будут не так зависеть от мужей и смогут гордиться тем, что тоже зарабатывают деньги.
— Ты что, хочешь, чтобы я сделался купцом? — воскликнул он с шутливым испугом.
— Отнюдь нет, Рейли, — улыбнулась она. После недолгой паузы Кэссиди поинтересовалась: — Рейли, тебя больше не мучают головные боли?
— Нет, моя маленькая уелительница! С тех пор, как ты меня прооперировала, все прошло.
— Я так рада. Меня это очень беспокоило.
— Неужели?
— Да, конечно!
Он притянул ее к себе. Ему хотелось рассказать ей о своих чувствах. Она такая прелестная, умная, добрая и отважная. Он просто обожает ее.
— Я буду помогать крестьянам, чем смогу, — пообещал Рейли. — Но только в том случае, если ты согласишься вернуться домой. Становится очень холодно. Я не хочу, чтобы ты простудилась.
Рейли подхватил Кэссиди на руки и понес к замку. Глядя на нее, он думал о том, что она с каждым днем становится все прекраснее и все необходимее для него.
Ему показалось, что она дрожит.
— Ты замерзла? — спросил он.
Ему так хотелось обнять ее покрепче и рассказать обо всем том, что переполняло его в эту минуту.
— Нет. Я люблю снег. А ты? — спросила Кэссиди.
Он внес ее в дом на руках и поставил на ноги. Тут же явился Амброуз и принял их заснеженные плащи. Рейли смотрел, как Кэссиди поднимается по лестнице, и только потом ответил:
— Донедавнего времени я вообще не замечал, как меняются времена года…
— Неужели, Рейли? — изумилась она.
— Уверяю тебя.
Она помолчала, а затем положила ему на плечо руку в перчатке.
— Что же такое с тобой стряслось, Рейли? — спросила Кэссиди. — Почему ты стал так презирать жизнь?
— Не то чтобы я стал ее презирать, — сказал он. — Просто потерял веру.
— Но почему?
Он протяжно вздохнул.
— Скажем так, я познал человеческую натуру и понял, что люди — не ангелы.
— Но ведь и ты — не ангел?
Рейли взял ее под руку и вместе с ней поднялся по лестнице.
— Не вижу смысла в этих разговорах, — пробормотал он.
— А я вижу, — возразила Кэссиди. Ей так хотелось узнать настоящего Рейли, но пока перед ней открылась лишь малая часть его души. — Это очень важный разговор. Просто ты не хочешь говорить на эту тему, правда?
Они подошли к ее комнате. Рейли открыл дверь, усадил Кэссиди в кресло и опустился на колени, чтобы снять с нее сапожки.
— Мне всегда казалось, что обсуждать собственную персону — дурной тон, — улыбнулся он. — Но тебя, наверное, с детства учили, что нужно дать мужчине выговориться. Потому что мы, мужчины, очень самолюбивые и высокомерные создания и любим разглагольствовать о собственной персоне.
Кэссиди рассмеялась.
— А ты хорошо знаешь женщин, Рейли! — воскликнула она. — Я права?
— Иногда мне кажется, что знаю, — задумчиво проговорил он. — А впрочем, может быть, я и ошибаюсь…
Она недоверчиво посмотрела на него.
— Если мужчине хочется мною командовать, то, конечно, он уверен, что знает меня.
Рейли едва сдерживал смех.
— Боже, помилуй мужчину, который думает, что знает тебя хоть немного! — он помог надеть ей домашние туфли, а затем поднялся. — Что касается меня, то я даже и не пытаюсь этого добиться…
Рейли приподнял ее ноги, заботливо положив под них подушку, и укутал ее пледом.
— Хочешь поужинать здесь? — спросил он.
Кэссиди тронуло то, с какой нежностью он обращается с ней, но потом она сообразила, что это, наверное, оттого, что она носит в своем чреве его наследника.
— Я бы не отказалась, — ответила она. — Ты поужинаешь со мной?
— Если ты не возражаешь, — кивнул он. — Пойду обо всем распоряжусь.
Он на минуту вышел из комнаты, чтобы найти Оливера, а вернувшись, спросил:
— Ты хорошо себя чувствуешь?
— Как никогда, — заверила Кэссиди.
— Я плохо разбираюсь в женских делах, но знаю, что вынашивать ребенка довольно утомительное занятие. Ты, наверное, очень устала.
Неужели беспокойство о ее здоровье — простая любезность?
— Это не то чтобы утомительно, — сказала Кэссиди. — Скорее удивительно. Я тебе передать не могу, что я чувствую, когда он там шевелится! Я его так люблю!
— Его? — уточнил Рейли.
— Мне кажется, что это мальчик. Наверное, потому, что ты так хочешь сына, — она заметила на себе его нежный взгляд. — Мне хочется родить тебе сына, Рейли, — сказала она.
— Чтобы окончательно со мной расплатиться?
Кэссиди почувствовала ком в горле.
— Да, пожалуй, — кивнула она.
— Ты любишь детей, — вдруг сказал Рейли. — Я вижу, как ты возишься с Арриан и как она тебя обожает.
— Да, — согласилась Кэссиди. — Дети такие чистые. Они никогда не лгут. У них все написано на лице.
— Чего нельзя сказать обо мне, Кэссиди? — поинтересовался Рейли.
Она на мгновение задумалась. Он сложный человек, и даже если ей суждено прожить с ним целую жизнь, то и тогда она не сумеет его до конца узнать.
— Ты очень хорошо умеешь скрывать свои чувства, — сказала Кэссиди.
Он встал и подошел к двери.
— Скажи Элизабет, чтобы зашла за мной, когда ты соберешься ужинать, — сказал он.
И не успела Кэссиди ответить, как он вышел из комнаты.
Стол стоял неподалеку от камина, в котором потрескивали поленья. Рейли сидел как раз напротив Кэссиди, и за ужином она едва разбирала вкус подаваемых блюд. Когда подали десерт, Элизабет и служанка вышли, и Кэссиди взяла ложечку ванильного мороженого.
— Ты очень мало ешь, Кэссиди, — заметил Рейли.
Она отодвинула вазочку с мороженым. Когда Рейли был так близко, она совершенно не могла есть.
— Доктор Уортингтон уверял меня, что я питаюсь вполне нормально, — сказала она.
Потянувшись через стол, Рейли взял ее руку и стал рассматривать ее длинные пальцы и тонкие запястья с голубоватыми венами.
— Кажется, я начинаю хлопотать, как твоя Элизабет, — улыбнулся он.
— Вы оба слишком беспокоитесь за меня, Рейли. Я сильная, и мое здоровье в порядке. Я рожу тебе крепкого и здорового малыша.