Прибыль с завода получить тоже не удавалось, большинство средств поглощало государство, прикрываясь обеспечением армии. Так оно в общем-то и было. Армию снабжали за счет встряски буржуазии, вынужденной подчиняться в нежелании быть порабощенными конфедератами. От этого, безусловно, страдала и Мэри, будучи прикрепленной к сему классу.
В Америке аристократы сливались с буржуа, образуя новое удивительное сообщество. Теперь уже непонятно было, кто стоит за штурвалом. Аристократы стремились примкнуть к новой волне капиталистов, не гнушаясь ничем ради денег, а бывшие торгаши и предприниматели были вхожи в гостиные уважаемых людей из старой знати. Деньги правили Америкой. Деньги правили миром. Мэри находилась в достаточно шатком положении. Ее капитал действительно висел на волоске.
И, как все люди, чье благосостояние претерпело убытки во время войны, она всей душой ненавидела противников, этих надменных южан. А южане ненавидели янки, задумавших освободить негров, на которых зиждилось их богатство. Именно кровью и потом черных добывался хлопок и другие посевные культуры. Мэри даже при всей своей нелюбви к президенту Линкольну, конечно, не могла не испытывать патриотично-северянских чувств относительно жителей южных штатов. Чувства эти были в основном выражены озлобленностью и крайним презрением.
Хотя, в сущности, ее взгляды во многом были похожи на взгляды южан. Причем сама она никогда не выезжала за пределы Нью-Йорка и управляла плантациями с расстояния при помощи третьих лиц. Она понимала, что многочисленные агенты наверняка чего-нибудь подворовывают, но скорее предпочитала закрывать глаза на проделки посредников, чем ехать самой в эту глушь, Миссури.
Итак, Мэри, как бывает свойственно молодым и немного ветреным людям, за несколько дней каких-никаких трудов и забот позабыла о недавних происшествиях, коснувшихся ее. Но это счастливое забвение длилось недолго.
Она решила заехать к вдовушке Элмерс, неизменно любившей ее компанию, и застала в гостях Дэвида, не подавая, впрочем, вида, что между ними что-то произошло, стискивала челюсти при каждом взгляде, который мужчина бросал на нее, играя, злорадствуя, упиваясь ее слабостью. Кажется, он ощутил безнаказанность.
Пробыв у вдовушки ровно столько, сколько требовали нормы этикета, она, притворно весело распрощавшись с хозяйкой дома, села в экипаж и уехала домой. «Нет, ему это с рук не сойдет!» — гневалась Мэри, сжимая кулаки так, что пальцы немели. Тогда ее осенило. Она ведь еще давно придумала стратегию мести, но почему-то быстро отбросила ее. Да, она проучит мерзавца, в этом не было сомнений. Мэри знала, где искать помощь.
========== Кадриль ==========
— Затягивай туже, — шипела Мэри, втягивая животик, подчиняя свое тело нещадному корсету.
— Куда же Вы сегодня, мэм? Это платье прекрасно, но оно совершенно не похоже на Ваши обычные бальные наряды. Нет кринолина, но такие броские цвета…
Действительно, платье было без кринолина, она заказала его у портного несколько недель назад, по правде и не зная, для какого случая может пригодиться столь экстравагантный наряд. Однако концепция платья в ее голове была четко обрисована. Это не было одеянием скромной аристократки, незамужней леди, не было одеянием буржуа и уж тем более не было одеянием провинциалки. Сама того не понимая, Мэри придумала что-то совершенно первопроходческое.
Портной внимательно выслушивал девушку и в итоге заключил: «Что ж, это будет самая необычная из моих последних работ!» Платье было соткано из бордового атласа, со струящимися, легкими рукавами и подолом, украшенными черным благородным кружевом. Юбка, действительно, без кринолина, но достаточно объемная и в то же время не стесняющая движения. Декольте достаточно глубокое, но не вульгарно открывающее все самое сокровенное, а изысканно подчеркивающее белую гладкую кожу под ключицами. Мэри хотела надеть жемчуга, подаренные ей Биллом, впрочем те совершенно не сочетались с платьем, и она выбрала неведомо как оказавшееся у нее гранатовое ожерелье. «Вот я там всех удивлю!» — думала она немного по-детски, готовясь к своей рискованной и безрассудной поездке.
— Поверь, Дэйзи, это платье найдет достойное применение, — отвечала она, сдерживая улыбку, вызываемую мыслями о том, как прекрасно она будет выглядеть.
— Но разве Вы не скажете…
— Нет. В этом нет никакого веселья. Я уже взрослая и не обязана отчитываться ни перед кем.
Смущенная Дэйзи потупила взгляд, заканчивая с застежками. Ее давно настораживало поведение хозяйки, а теперь мисс собирается ехать не пойми куда, да еще и в таком странном виде. Нет, ей нравилось платье, но оно совершенно не соответствовало положению Мэри в обществе. Где видано, чтобы девица одевалась так вызывающе? Да еще и не следуя последней моде.
— Мэм, почему Вы не заведете себе еще прислугу? У Вас ведь есть деньги. Я иногда не понимаю Вас, может быть, было бы лучше, если бы был кто-то помоложе вместо меня.
И действительно, бедняга Дэйзи выполняла функции поварихи, дворецкого, горничной и даже немного няньки. Раньше в этом городском пристанище семьи Грей жил старый черный лакей, скончавшийся незадолго до миссис Грей. Была горничная Шуга, которую так прозвали из-за болезненной любви к сахару. Но Мэри освободила ее от обязанностей в период скорби по родителям. Видно, служанка ее раздражала. Только вот замену Шуге она так и не нашла, да и не похоже было, что собиралась.
Девушку в ее нынешнем состоянии не очень заботил тот факт, что на уже пожилую Дэйзи свалился весь груз домашних обязанностей. Надо заметить, это обычно окупалось для негритянки любовью и дружелюбием хозяйки, а теперь та стала холодна, явно увлеченная или обеспокоенная чем-то. И последняя радость в жизни Дэйзи пропала. Она хотела бы знать причину изменений, так сильно повлиявших на поведение юной леди, но Мэри пресекала все попытки разузнать, что происходит в ее душе.
Мэри села в экипаж и назвала извозчику адрес. Это было опасно. Все знают, как горазды извозчики на сплетни, а тут такая нарядная и очевидно богатая мисси собиралась посетить танцы на Пяти улицах. Не бал, не званый ужин. Танцы. И, несмотря на безобидное название, это было очень подозрительное мероприятие. Во-первых потому, что нога аристократа редко ступала на улицы небезызвестного района, во-вторых потому, что те самые танцы почти всегда оказывались скоплением воров и шлюх, на день облеченных в маски обычных людей. Туда не пускали кого попало, бедняков обычно вышвыривали наружу, но контингент таких собраний все равно оставлял желать лучшего. В самом редком случае там мог объявиться кутила из высшего общества, ищущий приключений и легкой любви или благовоспитанный рабочий, решивший развлечься хоть раз за месяцок. Остальные в основном так или иначе имели непосредственное отношение к преступности. Нельзя было давать симпатичным одеждам себя обмануть. Далеко не все воры выглядят как злобные оборванцы, некоторые похожи на настоящих щеголей, немного гипертрофированных в своих манерах и стиле. Тот, кто был близок к настоящим джентльменам, денди, легко мог бы отличить оригинал от этой пестрой вульгарной подделки, но славные наивные беднячки часто покупались на обертку, с позором теряя невинность по вине какого-нибудь молодого повесы, юркого лжеца и негодяя.
Грей знала, куда она едет, но чрезвычайно наивно полагала, что ее защищает некая невидимая броня. С этими дурами может случаться что угодно, но только не с ней.
Она вошла в зал. Это было двухэтажное просторное деревянное помещение, приукрашенное яркими плакатами и обильно освещенное. Мэри стало душно, едва она попала внутрь. Девушки хихикали, молодые люди рыскали по залу в поисках партнерш, мужчины что-то яростно обсуждали, обосновавшись на втором этаже.
Мэри, уверенная в своем плане, не допускала даже мысли, что Билла тут не будет. Подобное торжество не могло обойтись без короля преступности, Мясника. Не сказать, что он любил именно это веселье, бурное, задорное и даже вполне безобидное. Уильям Каттинг не снисходил до танцулек. Ему не надо было выплясывать с какой-нибудь милочкой кадриль, чтобы заполучить ее. Мэри стало смешно, она не могла представить себе Билла, такого серьезного и зловещего, танцующего чего-нибудь этакое. Но он ведь тоже когда-то был молодым и, должно быть, когда-то не хромал на одну ногу, а глаза у него было два. В те далёкие времена он, быть может, позволял себе такие же легкомысленные увлечения, подчиняясь общим настроениям юношества.