Но он не выдал себя и свое любопытство, лишь кивнул головой и провел посетительницу в комнату, служившую мастерской, где обычно измерял своих посетителей, занимался покроем. Леви взял все необходимые мерки, хотя вообще-то это должна была бы заблаговременно сделать Дэйзи, а затем передать барышне, чтобы она показала портному, но Мэри не хотелось вызывать еще больше подозрений у и без того взволнованной женщины. Леви снова изумился, но, как обычно, ничем себя не выдал. Что ж, это, конечно, не было верхом приличия, если говорить об аристократках, но с простыми девушками он работал самолично, и их это ничуть не смущало. Мэри тоже не слишком-то тревожили короткие прикосновения портного, исключительно профессиональные. Она уже не была примерной стыдливой барышней, так к чему устраивать представление?
Измерительная лента скользила туда-сюда, Леви даже не помечал карандашом результаты, он запоминал их и лишь затем, после всех манипуляций, записал на листочек, лежавший на столе. Он подумал немного, глядя на свои заметки, поправил пенсне, которое надел перед началом работы и заключил, может быть, не слишком тактично:
— У Вас замечательные параметры, мисс. Но Вы, должно быть, и без меня это знаете.
Мэри улыбнулась. Она не раз слышала от других, что у нее осиная талия и в целом красивая фигура, но в основном комплименты исходили от достаточно предвзятых лиц вроде дамочек-сверстниц, пытавшихся втереться к ней в доверие. Впрочем, конечно, не все было так идеально. У Птички была маленькая девичья грудь и узкие бедра, а кости и вены на белой коже выступали больше, чем нужно, придавая девушке несколько болезненный вид.
Затем они с Леви обсуждали фасоны, он подносил ткани, то и дело набрасывал на ее плечо какую-нибудь тряпку, чтобы посмотреть, насколько пойдет клиентке тот или иной цвет.
— Скажите мне, мисс… Я оттягивал этот вопрос как мог, но мне все же нужно знать, чтобы составить правильное впечатление о создаваемом нами костюме. Вы желаете переодеться в мужчину, чтобы никто не заподозрил, что вы — девушка? Или хотите исключительно удобства? — спросил мужчина, снова резкими движениями выводящий что-то на бумаге, посматривая периодически на Мэри.
— Ни то, ни другое, мистер Розенкранц. Мне надо оставаться женщиной. Чтобы в мужской одежде я была все еще привлекательна. Я не хочу становиться незаметной, сливаться с толпой мужчин. Просто мне было бы значительно удобнее в некоторых ситуациях, если бы на мне были брюки, а не три юбки.
— Вы не боитесь осуждения, мисс? Это очень смелая идея, — он оторвал взгляд от листа.
— Не знаю, осудят ли меня те люди, перед которыми я собираюсь предстать в таком виде.
Эти слова заставили Леви насторожиться еще больше. Он решил, что непременно нужно невзначай расспросить кого-нибудь из постоянных посетителей про чудесную барышню. Но он ведь даже не знал ее имени. А спрашивать было бы бестактно, ведь она не назвалась с самого начала, видимо, намеренно.
Мэри, до чертиков довольная собственной задумкой и тем, что портной не пытался ее слишком уж настойчиво расспрашивать, отправилась домой. Через несколько дней заказ должен был быть готов. Она сама толком не знала, на какой случай ей могло бы понадобиться такое платье, но была твердо уверена в том, что этот случай непременно настанет. А мисси не любила, когда судьба заставала ее врасплох.
Дэйзи перестала спрашивать, куда уходит хозяйка в столь странное время, но старая служанка стала очень озабоченной, по ней было видно, что она беспокоится и что-то напряженно обдумывает. Когда бесхитростная натура волнуется, ее волнение выкупит даже полный идиот. Многие домашние негры толком не умели скрывать свои эмоции, тогда как знатных учили этому с пеленок. Читать намерения других, прятать собственные — вот девиз высшего общества.
— У меня две новости, Птичка. Хорошая и плохая. С какой начать?
Билл был занят любимым делом — разделывал мясо. У него давно не было нужды делать это, но, видимо, работа мясника была ему в удовольствие. Прозвище он мог бы оставить при себе, бросив прежнюю профессию, потому что гораздо красноречивее было то, что он мог хладнокровно расправляться с людьми, как со скотиной. В лучшие годы Билл был отличным кулачным бойцом, способным запросто превратить чью-нибудь физиономию в отбивную, сейчас же отдавал предпочтение ножам. Тем не менее, несмотря на свою увлеченность, он подошел и поприветствовал Мэри, почти по-отечески взъерошив ей волосы, убранные в несложную прическу. Девушка фыркнула, как кошка, которую погладили против шерсти.
Затем Билл вернулся к своему занятию, ожидая ответа на вопрос.
— С хорошей, — Мэри подошла ближе, стала наблюдать за искусными движениями лезвия по плоти. Раз-раз, вжик… Это было бы даже завораживающе, если бы не было так прозаично.
— Итак, с твоим Тернером все оказалось еще проще. Щегол связан с одной из банд. Они, к слову, промышляют опиумом.
— Так и знала! — воскликнула Мэри, не выдержав. — Так и знала, что он связан с чем-то таким!
— А ты связана с чем-то лучшим? — усмехнулся Билл, и Мэри умолкла, стушевавшись.
— Так вот, как только я начал трясти их, мне тут же выдали на блюдечке все о делишках этого Тернера. Видимо, не так уж и дорожили покупателем. Или просто побоялись оказаться на месте вот этой свинки, — он пренебрежительно ткнул ножом в тушку. — Тот, кто связывался с ним и передавал товар, организует бедолаге встречу, как говорится, в назначенное время и в назначенном месте. Мол, нужно побыстрее сбыть с рук, а то будут проблемы. Он клюнет. По крайней мере, в этом меня заверял связной. Не клюнет — кое-кто поплатится шеей. Но проблем возникнуть не должно. В среду в шесть вечера рыбка наколется на крючок.
Девушка внимательно выслушала хорошую новость, наслаждаясь каждым словом. Рыбка наколется на крючок. О да, он это заслужил! Мэри с упоением рисовала в голове картины расправы. Билл вспорет ему брюхо так, что кишки вывалятся наружу, а она подойдет к Дэвиду и шепнет ему на ушко что-нибудь насмешливое, одновременно устрашающее. И он будет повержен. А она картинно поставит ногу на его труп. Как же это будет красиво. Мэри опомнилась, когда увидела, что Мясник покончил со свиньей и демонстративно щелкает пальцами, вытаскивая Птичку из размышлений. Она встряхнулась, опомнилась.
— А плохая? — спросила Мэри, и Билл убрал руку, привычным движением опустив ее в карман жилетки, кстати, безупречно чистой.
— То-то же. Плохая новость в том, что я не запачкаю руки в крови Дэвида Тернера. Ни я, ни мои ребята.
Мэри как будто ледяной водой окатили. Как так? Почему? Но зачем тогда все это? Билл забавлялся тем, как быстро улыбка довольная кошачья улыбка сменилась на очаровательное и глуповатое выражение лица, означавшее нескрываемое удивление.
— Потому что это не моя месть. Мне славный малый ничего плохого не сделал. Поэтому с меня достаточно того, что я столкнул тебя с гнезда, раздосадованная маленькая птичка. А дальше уж лети сама. Помнишь, как хотела воткнуть ножик ему в глаз? Вот и докажи это на деле. Я даю тебе все готовое. Я буду рядом, прослежу, чтобы все прошло гладко, но удар нанесет твоя рука, слышишь?
Девица выглядела расстроенной. Да что уж, она и была расстроенной. Получается, все ее надежды на триумфальный выход из тени и торжество над умирающим были нещадно отброшены в сторону. А ведь ей в душе хотелось устроить что-то вроде дуэли. Чтобы любимый мужчина защитил ее честь. Но с Биллом все всегда было так сложно, можно было этого ожидать. Ей не совсем понятны были его мотивы, и Мэри огорчилась, потупила взгляд, нижняя ее губа предательски выпятилась, выдавая обиду и замешательство. У избалованного малютки отобрали игрушку. Ай-яй-яй.
— Ну что ты, девочка моя, разве ты не достойна уничтожить того, кто причинил тебе боль? Попробуй. Уверен, тебе понравится.
Мэри все так же стояла, надувшись, и даже не обратила внимание на такое ласковое обращение. Ее мысли были мрачны. И терзало отнюдь не то, что ей предстоит убить человека, а то, что Билл отказался убивать. Для нее это выглядело как предательство и никак иначе она не могла трактовать выброшенный ей в лицо факт. «Так, значит, смешно ему. Хочет посмеяться над тем, как я пытаюсь убить Тернера. И почему я только верю этому подлецу, он же просто использует меня, как куклу!» — возмущалась Мэри, и возмущение было написано у нее на лице отчетливым и жирными буквами.