Кукла же некоторое время тупо наблюдала за тем, как он разжигает камин, чиркает спичками, чтобы осветить комнату еще одним огоньком свечи. Но затем она встала и, спокойным голосом заявив: «Мне пора домой», собралась было пойти к двери. Билл фыркнул, небрежным движением толкнул Мэри обратно на место. Она охнула и с удивлением ребенка продолжила наблюдать за происходящим. Билл куда-то сходил и вернулся с бутылкой.
— Виски, — констатировал он, наливая бурую жидкость в рюмку. — Давай, открывай ротик.
Билл бесцеремонно рукой разомкнул нижнюю челюсть Мэри и влил в девушку спиртное. Пришлось проглотить, и она, с неудовольствием чувствуя, как напиток обжигает пищевод, поморщилась, закряхтела, хватаясь рукой за горло, но через пару мгновений ощутила тепло и даже приятный прилив сил. Кажется, жизнь возвращалась к ней. Она с упрёком посмотрела на Билла, но тот лишь ухмылялся.
— Конечно, ничего крепче вина не пила. И как тебе мужское пойло?
— Вообще-то, — она прервалась на покашливание. — Леди нельзя пить крепкие напитки.
— А можно леди расправляться с джентльменами? — съязвил Билл.
С лица Мэри тотчас же сошли все краски, взгляд остекленел. В памяти снова всплывал образ Дэвида, умоляющего, жалкого, а затем…
— Ну, впрочем, ты уже не леди, а бедняга Тернер был совсем не джентльмен. Так стоит ли морочить голову всякой хренью?
— Но что с ним будет? — спросила она, печально склонив голову.
— С ним — это с трупом? Отдадут медикам.
— Что? Нет-нет-нет, его надо похоронить по всем канонам. Это же надругательство! — девушка, услышав такое, чуть было не подпрыгнула на месте.
— Рад, что к тебе вернулся рассудок, но если ты беспокоишься за его паршивую душонку, она что так, что эдак отправится в ад. Да и вообще, по-моему, мертвым наплевать.
— Билл… Мне не по себе. Меня будут мучить кошмары, — Мэри поежилась.
— Ах, кошмары? Хорошо, Птичка, допустим, ты бы его не прибила. А что, если бы он решил достать тебя со второго раза? Или, может, связался бы с кем-нибудь, чтоб тебя ограбили, сожгли усадьбу или еще что-то в этом духе. Если бы он пережил свое наказание, то, готов поклясться, приложил бы все усилия, чтобы город узнал о твоих нежелательных связях с Коренными.
— И все же… — поколебалась Мэри, отводя взгляд. Вообще-то, звучало убедительно. Ей надо было услышать хоть какое-то оправдание своего деяния, чтобы успокоиться.
— К черту, — рыкнул мужчина, попивая виски. Он больше не предлагал Мэри, но девчонка так выразительно посмотрела на него, что, усмехнувшись, подлил ей еще.
— Для сна, — как бы оправдываясь, сказала она.
— Ну конечно, для сна. И где собираешься спать?
— Я бы… Но не будет ли слишком подозрительно, если в ночь убийства я буду не у себя? — Мэри сделала глоток и приподняла носик в брезгливой гримасе.
— Это тебе не вино, Птичка, смаковать не надо. Либо выпиваешь в один присест, либо вот так вот куксишься. Но этот урок на практике проверять не будем. С тебя довольно.
— Что это значит?! Ты мне не отец, Билл. Выпью, сколько захочу! — Мэри раскраснелась, выпивка начинала действовать. Потрясение, только-только пережитое ей, похоже, совершенно потерялось в памяти, а ведь сразу можно было подумать, что убийство до глубины души задело ее, сломило. Но малышка забыла о своем преступлении против человечества еще быстрее, чем забывает закаленный в боях бывалый солдат.
— Вот именно, что не отец. И не обязан потакать твоим прихотям. Помни, это моя бутылка.
— А вот сейчас будет моя! — игриво воскликнула Мэри и, резким движением поднявшись с кресла, взгромоздилась Биллу на колени, пытаясь забрать бутыль. Мужчина поднимал бутылку над головой, а она ерзала, как дитя, неуклюже хватая руками воздух, где только что была заветная добыча. Она смеялась, и Билл тоже рассмеялся, поддаваясь ее захмелевше-шальному настроению. Уж лучше так, чем унылые рассуждения о том, что труп надо бы закопать и о том, что у нее, видите ли, будут кошмары. Наконец она вцепилась в бутылку и удовлетворенно сверкнула глазками. Сущий ребенок. Но тогда Билл неожиданно вырвал сосуд и швырнул об стену. Мэри мгновенно перестала улыбаться.
— Что? Зачем? — она в изумлении приоткрыла рот, наблюдая, как по доскам, огибая осколки, течет виски. А ведь они не выпили и половину бутылки.
— С пола слизывать, надеюсь, не будешь? — с этими словами он повернул ее лицом к себе. — Я не спаиваю детей, Птичка. А ты уже неплохо разошлась, я вижу.
И тут Мэри боковым зрением увидела кое-что интересное, а именно — недавно налитую рюмку, стоявшую на столе рядом с креслом, на котором расположился Билл. Он поймал ее взгляд, и уголки рта девушки снова поползли наверх в нахальной усмешке. Но Билл был слишком ловок, через секунду содержимое сосуда уже вливалось внутрь него под недовольные писки Мэри. Стоило мужчине отнять ото рта рюмку, как Мэри жадно впилась в его губы крепким, волнующим поцелуем, наслаждаясь вкусом и ароматом виски, который, казалось, в эту минуту охватывал все вокруг. Весь мир вонял чертовым виски. Ей было даже немного больно, когда она испытывала на себе ответные ласки, жесткие, требовательные. Кажется, даже ощутила металлический вкус крови, но точно не знала, чьей, потому что и сама озверела под влиянием ударившего в голову спиртного и внезапной смены настроений. В таких напряжённых ситуациях людям свойственно бросаться из крайности в крайность, плакать, а затем смеяться, ненавидеть, а потом любить, и наоборот. Подобное явление особенно часто можно встретить на войне, когда люди живут с мыслью, что завтра могут умереть. Когда видят, как безжалостная гидра человеческой жестокости пожирает их товарищей, когда видят, как сами, опьяненные свободой, напитанные яростью, лишают кого-то жизни. Они непредсказуемы и по-своему безумны. Безумна была и Мэри, недавно погруженная в мысли о недавнем убийстве, сейчас ничуть ее не занимавшее.
— А теперь баиньки, — приказал Билл, отодвигая от себя распаленную Мэри. Волосы у нее были растрёпаны, а глаза лукаво блестели.
Девушка почувствовала, что в нее упирается нечто твердое и чуть сползла, точно собиралась уходить, но тут же вцепилась в пуговицы брюк.
— Вот ведь чертовка, — удивился Билл. — А ты точно недавно была девственницей?
— Самой девственной из всех девственниц, — ответила Мэри и цокнула языком, ловко орудуя руками, верша расправу над брюками, а затем панталонами.
И ей казалось, не было на свете девушке бесстыднее Мэри Грей. Она-то, конечно, забывала о существовании шлюх и прочих почти что профессиональных развратниц, которых ее спутник уже повидал и перепробовал за свою жизнь. Но это помешало бы ей наслаждаться своей распущенностью. Тот, первый раз, был скорее неосознанным, инстинктивным шагом, сейчас же она контролировала каждое свое движение, хоть и была немного пьяна. Все мы эгоисты и всем нам хочется угодить в первую очередь себе. Мэри то и дело подслушивала разговоры почтенных матрон, которым разрешалось говорить о таких закрытых для девицы вещах, как материнство и супружеский долг. «Долг» — само даже слово звучит так неумолимо сурово, что, кажется, отклоняет любую возможность того, что это хоть сколько-нибудь занятно. Да, Мэри знала, что, мол, так и так, есть некая всеобщая обязанность, даже повинность, когда мужчина и женщина разделяют ложе. Это жена обязана терпеть, а в результате этого появляются дети. Но, упаси Господь, дамы никогда не упоминали, что женщине может принести удовольствие сие действо. Им, наверное, и не приносило. Когда относишься к чему-то, как к бремени, возложенному на тебя, оно и становится бременем, причем довольно тяжелым, будничным.