Теперь-то она понимала, почему мисс Грей не нанимает еще прислугу. Это грозило распространением слухов. Плутовка ведь знает, что старая Дэйзи будет молчать, как могила, даже если ее будут пытать, но ни за что не скажет плохого слова о ней. Добрая женщина замечала, что ее малышка меняется на глазах. Выражение лица ее стало жестким, насмешливым, она была холодна с Дэйзи, как никогда. Связь между бывшей няней и ребенком окончательно разорвалась. И женщина знала, что только одно может послужить тому причиной — между ними встал кто-то третий. Это из-за него порядочная и задорная девица превратилась в фурию с тяжелым взглядом из-под нахмуренных бровей. Но стоило Мэри начать собираться в очередное свое непонятное путешествие, как она превращалась в прежнюю девочку, глядела в зеркало, звонко смеялась сама себе, почти подпрыгивала от какой-то ведомой только ей радости. Значит, она дарила свое былое веселье только одному человеку. Дэйзи сжимала кулаки, когда дверь за девушкой в очередной раз закрывалась. Она смотрела в окно на удаляющийся силуэт, и сердце у бедняги сжималось. Если бы она только знала, кто этот мужчина. Она выцарапала бы ему глаза, перегрызла глотку, как сторожевой пес, за то, что тот посмел отнять у нее дочку лучших людей на свете. Но даже Дэйзи не предполагала, насколько плохим в привычном понимании был человек, так безжалостно завладевший мыслями мисс Грей.
А Мэри, конечно, не волновало мнение ворчливой тетки. Зачем волноваться, если перемен не предвидится. Не собирается она сходить с пути, который ей по душе. Мэри считала, что окружающие по-прежнему ничего не замечают, и ей ничегошеньки не грозит.
Она начала расширять свой круг знакомств, подсаживалась к другим Коренным и прочим бандитам в кабаках. Сначала они не хотели церемониться с игрушкой Билла, но даже самые угрюмые негодяи в итоге сдались, захваченные ее обаянием. Заливистый смех Птички наполнял салуны. К тому же, она купила уважение своим навыком метания ножей. В отличие от Дженни она была не просто помощницей Мясника, девочка будто бы решила унаследовать все его навыки, стремительно обучаясь всему. Гибкая, как расплавленное стекло, благодаря своей молодости и свойствам характера, Мэри на глазах вливалась в этот странный и опасный мирок. Она хохотала над вульгарными шутками, распугивала шлюх и работала на публику, как могла. Многим нравилась крошка Мэри, такая неуемная и дерзкая, совсем не похожая на остальных.
Женщины, попавшие в пучину беззакония, обычно были помечены бедностью, угрюмы или наигранно кокетливы. Мало кто становился на эту странную дорожку по собственному желанию, имея все, что нужно для хорошей и обеспеченной жизни. Тем-то она и отличалась от других здешних обитательниц и, надо сказать, выводила из себя их не хуже, чем аристократок. Бабы смотрели на нее с нескрываемой злостью, а она лишь улыбалась им, сверкая белоснежными зубками, и подмигивала. Конечно, они не могли не завидовать ей. У Мэри на руках никогда не было мозолей, она не трудилась ни минуты, вся ее жизнь стала сплошным развлечением, в прошлом же была мирным существованием безо всяких забот. Она не считала заботами руководство собственными деньгами. Уплатой налогов, сбором положенных средств и вообще всеми финансовыми махинациями занимались двое ее управляющих. Один в Нью-Йорке, другой на месте — на плантации. Они не могли не завидовать ей, такой цветущей, с розовыми щечками и светло-персиковой кожей, всегда нарядной и блестящей. От Птички всегда пахло столь очаровательно, аромат ее духов дуновением эдемского бриза вторгался в грозную плеяду запахов табака, пота и спирта, вызывая неподдельный интерес мужчин и злость у соперниц.
Однако же, были и исключения из правил. Мэри почти что сдружилась с одной из постоянных обитательниц кабаков — Бестией. Многие представители сильного пола побаивались Бестию, эту крепкую коротконогую женщину, которой давно перевалило за тридцать. Она могла выпить бочку эля и положить на лопатки любого задиру. В жилах Бестии текла ирландская кровь, но она была из старых жителей Нью-Йорка, не из новоприбывших. Ее родители уже жили здесь, когда переселенцы хлынули в Новый свет. Она часто сплевывала и кляла чертовых беженцев за то, что те подмочили репутацию добропорядочным ирландцам. Себя она называла добропорядочной, но отнюдь таковой не была. Ее ремеслом были драки, а помимо того она была самым настоящим налетчиком. Бандиты могли делать вид, что им не подобает бить женщин, когда дело доходило до ссоры с ней, но на самом деле она просто была страшна в гневе, и никому из бандитов не хотелось сталкиваться с Бестией, как-то раз лбом разбившей лицо противника так, что его труп не узнали родные. Все уже давно воспринимали ее как мужчину, несмотря на копну рыжих волос до плеч и массивные груди. Никто не видал, чтобы Бестия была с кем-то. Ходили слухи, что по молодости она была влюблена в какого-то отпетого негодяя, но его сто лет уж как не было в живых. Бестия с какой-то почти материнской заботой отнеслась к Мэри, рассказывала ей истории о своей прошлой жизни, учила кое-чему. Птичка стала одной из немногих, кто узнал настоящее имя сей зловещей фигуры. Бестию звали Риган, но она попросила не произносить ее имя на людях. «Пусть боятся, — как-то сказала она. — Недостойны эти подонки знать, как меня нарекла матушка». Мэри нравилась Риган. В ней она находила ответы на вопросы, как же девушке можно выжить в преступном мире. Здесь, как и в кругу буржуа, жизненно необходимо было поддерживать репутацию. Для Риган такой опорой для сохранения доброго имени был страх и, кажется, ее вполне устраивало это положение, потому как страх неизменно переплетался с уважением. Ни в каком другом месте не могли бы с таким почтением относиться к женщине, вздумавшей нарушить привычные рамки поведения, которые блюли даже проститутки. Тонкие, изысканные дворяне говорили «фи», стоило даме скинуть свой очаровательный, исключительно декоративный носик в их сугубо «мужские» занятия.
Мэри начала понимать особую прелесть этого Нью-Йорка внутри Нью-Йорка. Здесь ты свободен и, если ты делаешь свое дело и делаешь его хорошо, никто не станет упрекать тебя в том, что ты занимаешься не своим делом. А колкости в свой адрес мог услышать даже Мясник. Очень редко. Потому что такие финты обычно не заканчивались ничем хорошим. Так же дело обстояло и с другими. Бестия могла дать зазнавшемуся бандиту такую затрещину, что у того голова болела бы еще добрые пару недель. А если надо было, то выходила и на кулачный бой. Мэри восхищалась ей, но не хотела быть такой же. Она наслаждалась своей женственностью, ядовитой, как у царицы Клеопатры. Но из жизненной мудрости Риган она почерпнула много полезного, а также узнала немало нового. Теперь Мэри без проблем могла отличить одного вора от другого, знала главарей местных банд, их особые приметы и слабости, могла определить подделку на зуб и узнала никем не писанные правила поведения. А они, оказывается, существовали.
В общем, после того, как Мэри сблизилась с Бестией, к ней начали относиться гораздо серьезнее. Приятно, когда за твоей спиной стоят несколько авторитетов криминального мира. Мэри любила беседовать и со Скрипачом. Скрипач был необычной фигурой на шахматной доске, можно было подумать, что он попал сюда совершенно случайно, по какой-то ошибке. Это был долговязый мужчина, старым его назвать нельзя, но выглядел он совсем не молодо: полностью седые жидкие волосы и резкие морщины, особенно одна мимическая на переносице, глубоко прорезавшая кожу, нещадно выдавали его возраст, а то и добавляли лишнего. Ему точно было не меньше пятидесяти. Взгляд Скрипача был пугающе пронзителен, и в целом он создавал впечатление злого человека. Он был тактиком, стратегом, тем, у кого постоянно просили совета даже самые влиятельные преступники. Он был главным мозгом этого сборища. И не зря. Помимо природной смекалки Скрипач был всесторонне образован, что очень удивило Мэри, привыкшую видеть невежд и грубиянов. Иногда он многозначительно читал вслух отрывки из книг, никто не прерывал его, но тут же сам мужчина как бы вспоминал, где находится, и лицо его снова приобретало ожесточенное выражение. Он был язвительным, иногда даже невыносимым, но все терпели выходки Скрипача, зная, сколь многим ему обязаны.