Сначала Мэри напугал этот странный, совершенно загадочный человек, но, заговорив с ним, она поняла, что обретает друга. Если Бестия ценила в ней смелость и дерзость, то Скрипач был рад интеллигентному собеседнику. Он смягчался, заговаривая про литературу, музыку, поэзию. Мэри все больше поражалась, что же такая личность забыла на задворках общества, но спрашивать не решалась. Она видела, что тот таит в себе какую-то болезненную и страшную тайну. Девушка пыталась вывести его на разговор о прошлом, но тот, моментально поняв, к чему Птичка клонит, резко изменил русло диалога. Скрипач был жалок, потому острый ум был ему единственным утешением и гордостью. Он был настоящей развалиной, как дряхлый старик.
— Мистер Каррингтон, почему Вас называют скрипачом? — спросила как-то Мэри.
— Когда-то я играл на скрипке, — коротко ответил мужчина, верхняя губа его едва заметно дернулась.
— Но я не видела…
— И не увидите, — злобно сверкнул глазами Джеймс Каррингтон. — Никогда больше не возьму в руки проклятый смычок. А если возьму, считайте, что я умер.
Любопытство Мэри разбилось об скалу горечи. Опасно было допытываться дальше. Если Скрипач не захочет сам, он никогда не скажет и лишнего слова о себе. И все-таки Мэри было бы интересно узнать, откуда он взялся.
Так три опасных и влиятельных человека стали присматривать за Мэри. Мясник Билл, Бестия и Скрипач. Они были чуть ли не противоположностью друг друга, но их объединяло одно — это были личности яркие, очень неоднозначные и каждый со своей уникальной, особенной историей становления, которую обыкновенно никто не знал, даже Птичка, неплохо втершаяся в доверие. Между собой они разговаривали редко, только по делу. Бестия недолюбливала Мясника и презирала этого «трутня» Скрипача. Скрипач в свою очередь презирал всех, отдавал дань уважения Биллу, но боевую ирландку называл солдатом в юбке и говорил, что ей пора отправиться на фронт.
Говорят, Бог любит троицу.
Из бандитов более всего недолюбливал Мэри Макглойн, считавший, что женщина должна сидеть дома, боготворить мужа, молиться и рожать детей. Удивительно консервативным для этакой среды был старый ирландский пес. Мэри слышала, что когда-то он был одним из Мертвых кроликов, разбитых Биллом. Тем более в голове у девушки не укладывалось, как ему удалось стать приближенным Мясника. Но, впрочем, он был милосерден к проигравшим. Счастливчик Джек, Мэгги и многие другие видные негодяи в свое время были людьми Священника. Иногда, сидя возле Билла, Мэри всматривалась в портрет Валлона на стене. У него был достаточно благородный вид, не зная правды, она вряд ли бы могла предположить, что это главарь банды, по сути такой же, как Коренные. Мэри подумала, что сама бы никогда не стала так почитать врага, ей не свойственно было чувство уважения к достойному сопернику.
Как-то, заходя в кабак, девушка увидела интересную картину. Макглойн дрался на кулаках с каким-то не знакомым ей типом. Мэри подошла поближе, облокотилась о свободный столик и начала наблюдать. Билл тоже внимательно смотрел на происходящее. Его зоркий живой глаз блестел любопытством. Все остальные же завсегдатаи галдели, делая ставки и подбадривая одного из бойцов. Мэри видела только силуэт второго, потому что стояла в отдалении, лучшие зрительские места уже давно заняли. Периодически ей приходилось смотреть через чужие головы, и Мэри скрипела зубами, сетуя на то, что не подоспела раньше и не уселась рядом со своими.
Поединок завершился, мягко говоря, необычно. Макглойн по праву считался одним из лучших кулачных бойцов старой гвардии, и вот его одолел какой-то зеленый юнец. Билл, кажется, был доволен результатом и шутливо пригрозил Макглойну, потерявшему хватку. Мэри стояла рядом с молодым человеком с рыжими волосами. Она видела его раньше в числе мелких воришек, но не знала имени. Тот выглядел удивленным исходу не меньше нее, но, кажется, был горд за сотоварища. А он явно приходился второму приятелем, только почему-то отошел от места драки на приличное расстояние. «Боится, что ли», — подумала Мэри и оценивающе окинула взглядом парня. Вскоре победитель подошел к своему дружку, и вместе они отправились на выход. Мэри успела мельком глянуть на триумфатора и обомлела. Ирландец, черт возьми. Тот самый ирландец, с которым она когда-то столкнулась в темном переулке. Он не узнал ее, даже, кажется, не заметил, так, может, и к лучшему. Но вообще Мэри была немного обижена. Она надела красивое новое платье, ожидая, что на нее хотя бы посмотрят. Но, видно, ирландец был еще под впечатлением от мордобоя, удачно обернувшегося для него. Когда все немного поутихло и пьяницы расползлись по своим местам, Мэри подошла к Биллу.
— Забавная выдалась заварушка, — заключила она и прибавила тише, — можно на минутку?
Билл кивнул и махнул остальным рукой, чтобы те продолжали играть в карты. Когда они отошли к лестнице, где было чуть спокойнее и темнее, чем в остальном помещении, Мэри заговорила:
— Кто это?
— С каких пор тебя интересуют пешки? — протянул бандит, накручивая ус на палец.
— Не интересуют до тех пор, пока не дают взбучку старине Макглойну.
— Он уже не мальчик. Неудивительно, что опыт проиграл молодости, — спокойно ответил Билл, улыбаясь уголками губ.
— Но ты ведь так не считаешь, — начала раздражаться Мэри.
— Его зовут Амстердам. Прямо как город. Ирландец, но родился в Америке. В Нью-Йорке недавно, но уже, как видишь, нажил себе врагов, — Билл кивнул в сторону насупившегося Макглойна, прикладывавшего бутылку к вискам. — Думаю, у парня есть потенциал. Он хорошо показал себя на деле и до этого спас шкуру своего незадачливого дружка, когда они вместе пытались обчистить горящий дом.
— Я бы ему не доверяла, — Мэри со всей серьёзностью посмотрела на Мясника, вспоминая свой кошмар.
— Во-первых, я никому не доверяю, даже тебе, моя птичка. Во-вторых, почему это? Ты что-то знаешь?
Мэри собиралась было вывалить все как есть, но поняла, как глупо будет звучать: «Потому что мне приснилось, как он убивает тебя». Поэтому, посмотрев в сторону, она сказала:
— Нет, ничего особенного. Кроме того, что я как-то раз встречала его у порта. Есть в нем что-то неладное, подозрительное.
— Во всех нас есть что-то подозрительное. И в тебе тоже. Но раз уж малыш Амстердам тебе так не понравился, я буду смотреть… в оба.
Мэри рассмеялась и наклонила голову.
— Я давно не баловалась с ножами.
— Могу тебе это устроить. Приходи вечером к китайцам. Ты знаешь, где моя комната.
И она пришла. В очередной раз.
В такие дни Мэри чувствовала себя на высоте, обладая вниманием Билла. Обладая им. Хотя, кто кем обладал, это был вопрос спорный. Но все же ей было приятно находиться наедине с ним. И, хотя Каттинг неизменно был груб, но в его движениях и словах проскальзывала забота, даже нежность. Мэри задумывалась, любил ли он ее. Ей хотелось в это верить, потому что-то, что владело самой девушкой, было похоже на искреннюю привязанность, духовную и физическую. Билл стал ей отцом, учителем и любовником.
Она то и дело просыпалась ночью в холодном поту, не помня, что заставило ее так испугаться. Тот же сон преследовал Мэри, но больше не был цельным. Она видела лишь отрывки, части, которые уже не складывались в единую картину. Иногда какие-то мелочи изменялись, но суть оставалась той же. Она бежала, глядела в глаза смерти, воплотившейся в лице ирландца с улиц. И, хотя Мэри не особенно задумывалась о возможных истоках столь странного сновидения, Амстердам, с каждым днем становившийся все ближе к предводителю Коренных, лишенный стеснения, нахальный, постоянно вызывал у нее приступы давящей ненависти. Амстердам улыбался ей, иногда даже заговаривал, но она видела в нем врага. Молодой человек вряд ли подозревал, что кто-то осыпает его столь изощренными и многочисленными проклятиями. Самое обидное, что Мэри была совершенно бессильна, безоружна. Она не могла повлиять на Билла так, как влияли другие женщины на своих мужчин. Он не подчинялся ее женским чарам, не хотел слышать намеков, хотя давно уяснил, что Амстердам чем-то не угодил Птичке. И, тем не менее, несмотря на повышенное внимание к этому своему ирландскому мальчишке, за короткое время ставшему чуть ли не правой рукой хозяина Пяти углов, Билл все так же прислушивался к Мэри, не отодвигал ее на второй план. Бедняжка почувствовала себя первым ребенком в семье, обожаемым и любимым, на которого вдруг с небес, принесенный аистом, свалился младшенький. Бывали ведь случаи, что старшие братья или сестры расправлялись с младенцами, душили их во сне, обожженные ревностью. Мэри желала расправиться с самозванцем всеми фибрами своей разгневанной души, но это было почти невозможно. К тому же, Билл наверняка бы узнал об этом проступке и уж точно не погладил бы ее по голове. А меньше всего в этой жизни Мэри хотела потерять его одобрение. Потому, сверля взглядом ирландца, надувая губки, она все же смирилась с тем, как идут дела и твердо решила при первой же возможности без кровопролитий лишить парня доверия Мясника. Она опрокинет на спину этого жука, наслаждаясь видом его уродливого брюха, скрытого блестящим хитиновым панцирем в обычное время.