Потому Мэри, никогда не любившая перемывать чужие кости, стала прислушиваться к сплетням и даже прибавлять что-то от себя. Вскоре она узнала подноготную почти всех обитателей трущоб, но о малыше Амстердаме никто не знал больше того, что он сам о себе рассказал. Известно было, что все свое детство и добрую часть юности он провел в исправительном доме Хеллгейт, а раньше был беспризорником и, видимо, потерял родителей. Участь, прямо скажем, нередкая. Мэри хотела напоить его дружка, Джона, потому что тот явно знал больше, но воришка сторонился и как бы даже опасался ее. Девушка презрительно щурилась, глядя, как парень избегает ее. А ведь Мэри в отличие от Бестии, с которой водилась, не несла в себе никакой прямой угрозы. Иногда из-за нее дрались, но это не в счет. Девушке, конечно, не приходило в голову, что Джон вообще чувствует себя неловко в обществе девиц. Особенно рыженькой Дженни. О да, Мэри видела, как он на нее смотрит, как пес на хозяйку. Та тоже была как бы личным неприятелем мисс Грей. Все в ней, в этой потаскушке, сверкавшей своими юбками направо и налево, раздражало Мэри. Она считала, что не выносит Джен на дух исключительно из-за личных качеств последней, но на самом-то деле в ней говорил обыкновенный дух женского соперничества. Мэри знала, что раньше у них с Биллом что-то было и пристально следила за тем, чтобы прошлое оставалось в прошлом. А так, в общем, они с ней были очень похожи по духу.
Дженни же чувствовала к новой ученице Мясника более слабую неприязнь и даже жалость, видя в ней себя из давних, но все еще свежих в памяти времен. Узнай Мэри, что именно она посмела испытывать к ней жалость, она бы, несомненно, выцарапала глаза Эвердин прежде, чем успела бы хорошенько все обдумать. Но все же в списке неприятелей Мэри первое место занимал Амстердам, неизвестно почему так неполюбившийся Птичке.
Подкрепило эту одностороннюю вражду еще одно обстоятельство.
========== Удар за ударом ==========
Мэри, решившая сделать перерыв и уделить время светской жизни, дня два разъезжала по гостям. Она поняла, что ее принимают достаточно холодно и спешила исправить дело, заверяя, что была тяжело больна, крайне переживает за войну, за общее дело, отмену рабства и все такое прочее. Женское, мол, здоровье, очень хрупкое, как хрусталь. А дамы послушно кивали головами, проникнувшись ее доводами, ибо любили тешить себя мыслью о том, что каждая порядочная северянка не хуже конгрессмена, ее тоже заботят беды страны. Мэри ходила с козырей и, вовремя вернувшись в свет, пресекла зарождающиеся слухи о себе.
Вечер же мисс Грей решила провести у мистера Хэмпстеда, известного демократа, частым гостем у которого был мэр Твид. Чиновника она, кстати говоря, частенько видела и в менее солидных заведениях. Политик не сильно скрывался, наведываясь со своим помощником к Биллу по принципу «Если гора не идет к Магомету, то Магомет идет к горе». Как-то раз даже целовал руку, как он выразился, милейшей спутнице мистера Каттинга. Но едва ли политик узнавал Мэри здесь. У человека в здравом уме не может возникнуть даже мысли, что леди с изысканными манерами и дерзкая красотка, вертящая нож в непокрытой ручке, может быть одним и тем же человеком, пусть даже эти две будут похожи, как две капли воды. Потому, собственно, Мэри не боялась быть раскрытой. Никто просто не мог сопоставить один ее образ с другим. Они были противоположны. Чем больше эта уверенность подкреплялась, тем развязнее вела себя Птичка, потеряв страх и инстинкт самосохранения, ощутив на губах приторно сладкий вкус безнаказанности.
Мэри попивала чай, мило беседуя с миссис Хэмпстед, сухощавой бледной дамой, относившейся к правилам этикета с уважением не меньшим, чем к священному писанию. Мэри, как могла, сражалась на два фронта, вела свой женский разговор о дочернем долге, периодически поддакивая вещавшей миссис Хэмпстед, которая решила поучить юную леди жизни, а также слушала, о чем на противоположном конце стола разговаривают джентльмены, предмет разговоров которых обыкновенно оказывался в сто крат интереснее.
— Вы слышали, мистер Нельсон, что вчера вечером на постановке Хижины дяди Тома случилось кое-что необычное? — заговорщицким тоном рассказывал мистер Хэмпстед. — Вот наши братья-демократы и доигрались в гостеприимство. Бьют-то наших союзников.
— Кого бьют? О чем Вы? Не томите, — заинтригованный, раздраженно ответил ему Нельсон. Птичка в свою очередь тоже навострила уши.
— Странно, правда странно, что Вы не в курсе, — смаковал новость хозяин дома, упиваясь своим знанием. — Кажется, весь НьюЙорк гудит. Было организовано покушение на знаменитого Уильяма Каттинга.
Мэри, которая спокойно могла слушать одновременно и свою собеседницу, и мужчин, теперь оцепенела. Сердце у нее упало, конечности похолодели, изо всех сил девушка ловила каждое слово. Горло ей словно сжали тисками, она не могла даже отвечать «Вы правы» не прекращающей разговор матроне, та даже не обращала внимание на своего мужа и его собеседника, плевать старой гусенице было на покушения, на беспорядки в городе, это все было скучно, то ли дело поучать девушку, по каким канонам надо жить. Джентльмены же медлили, особенно мистер Хэмпстед, наслаждающийся возможностью поделиться такой лакомой новостью.
— И что же? — спросил Нельсон, зная, что Хэмпстед так и ждет наводящего вопроса.
— Не знаю. Но, кажется, жив. Вы ведь знаете мистера Каттинга, его сложно убить. Говорят, что его в нужный момент подстраховал какой-то безымянный ирландец. Ну не забавный ли народ? Тот ведь, стрелявший, был таким же приезжим и мстил за пролитую кровь своих.
«Кажется, жив», «ирландец», «его сложно убить» — слова смешались в голове у Мэри, слиплись в безобразный шевелящийся ком, катавшийся по черепной коробке, то и дело ударяясь об ее стенки, отражаясь снова, повторяясь, путаясь. Она даже не услышала, как миссис Хэмпстед обратилась к ней, положила руку на плечо.
— Мэри? Вам нездоровится, Мэри? — спросила женщина уже громче, и Грей повернулась к ней лицом. — Боже правый, Вы белая, как полотно. Точно нездоровится.
— Кажется, сердце… — сдавленно прошептала девушка. — Видимо, я не выздоровела.