Мэри уже во весь опор мчалась по улицам. В городе было что-то не так. Она слышала крики, звон, выстрелы, но почти не обращала на них внимания. Лишь выскочив на перекресток, отделяющий ее район от дороги, ведущей на Пять улиц, Мэри поняла. Перед ней была толпа людей, яростных, злых, оборванных. Они напирали на полицейских, вдавливая их в узкий квартал, а те могли лишь обороняться, имея при себе слабое вооружение. И через эту бойню ей надо было пробраться. Птичка, набрав в легкие как можно больше воздуха, побежала, побежала сломя голову. Она почти миновала опасный участок, но тут ее кто-то толкнул. Девушка с глухим звуком упала наземь, сбитая на бегу, сильнейшая боль пронзила плечо. Она поднялась на руке, разбитой до крови, чтобы увидеть, как к ней, не спеша, направляется какой-то бородатый тип в лохмотьях с ножом. Как же жаль, что под рукой не было пистолета.
Оглушенная внезапным нападением, Мэри не сразу сообразила, что к чему. Но по нахальной улыбке наступающего можно было прочитать его намерения. К сожалению, беспорядки, вызванные даже благородными мотивами, вроде тех, что устроили французские революционеры, сражавшиеся за свободу, неизбежно привлекают таких людей. Стервятники, думающие о том, как бы утолить свои потребности во время всеобщей неразберихи. Пока львы или гиены дерутся меж собой, впиваясь острыми клыками друг другу в глотки, рыча и стеная, птицы, обычно жалкие, с убогим оперением и голой шеей, приобретают устрашающий вид, парят над полями битвы, разрезая воздух своими могучими крыльями и исторгают чудовищные звуки радостного, победного клича, гласящего — сегодня есть, чем поживиться. А потом, только мир воцарится в саванне, они снова приобретут ничтожный вид, усядутся на толстые голые ветви деревьев, изнемогающих от жажды и будут ждать, затаившись, сгорбившись, лишь черные, как бездна, глаза будут блестеть во тьме ночи, временно принесшей покой другим зверям. И их много. Мисс Грей не повезло встретиться с одним из них.
Впрочем, ему тоже не повезло. Мэри, превозмогая боль, почти героически стиснув зубы, ощерившись, мгновенно совершила рывок в сторону бандита, нож, но уже ее, сверкнул в руке и вошел в грудную клетку. Лицо девушки приобрело зловещее выражение, нижняя челюсть выдвинулась вперед, она шумно дышала, белые, немного неровные зубы обнажились в этой маниакальной усмешке, а крылья носа вздымались вверх, дергая за собой все лицо. Мужчина явно не ожидал такого поворота событий, толкнув слабую девушку с намерением ограбить ее, а может и обесчестить, и убить, пусть и в странном наряде, вряд ли люди этого сорта вообще смотрят на одежду. Не повезло с добычей.
Мэри было некогда задерживаться, потому, немного подержав, сама не зная зачем, видимо, наслаждаясь беспомощностью нападавшего и переменой ролей, вытащила нож и пихнула ногой вперед уже не державшегося на ногах обидчика, продолжила путь дальше, к заветной площади. Правда, она больше не могла двигаться так же быстро, как раньше: дыхание сбилось, стало рваным, вдыхаемый воздух жег, как при пожаре, начала предательски колоть печень, а рука, которой она с размаху влетела в мостовую, нещадно саднила, Мэри даже почувствовала, как кровь, липкая, вязкая, пропитывает одежду на рукаве. Но, собрав последние силы в кулак, она бежала. Бежала так, как будто от этого зависела ее жизнь. Отчасти так и было.
Вдруг ей снова пришлось остановиться. Улица была перегорожена горящими обломками. «Боже, что происходит?» — подумала она, но времени выяснять и искать причины беспорядков, поглотивших НьюЙорк не было. Солнце нещадно обжигало веки, напоминая об упущенных минутах. А в городе действительно творился хаос. Для Мэри сейчас это был армагеддон неясной природы, но недовольство давно зрело в обществе.
Призыв. Одно слово, в котором было столько боли, столько страха. Случилось неизбежное. Хотя аристократы и думали, что жители города не осмелятся поднять настоящий бунт, но ньюйоркцы всегда были строптивы. А ирландцы, прибывающие в огромных масштабах, только подогрели этот пыл своим собственным горячим темпераментом. Эти рыжие шельмецы отчасти и стали причиной восстания, на которое местные жители могли бы не решиться, опасаясь за свою семью, имущество. Ирландцам было нечего терять. Все свое новоприбывшие обыкновенно носили с собой. Впрочем, пожарище вспыхнуло так внезапно, никем не подготовленное, воистину стихийное.
Но банды не собирались менять свои планы. Где-то там, на Райской площади сейчас, должно быть, схлестнулись Кролики и Коренные.
Девушка, ошарашенно оглядев разрушенное здание, свернула на Литл-Уотер. Еще немного. Еще немного, черт возьми.
Грохот. Мэри пошатнулась, снова рухнула на камни, с трудом поднялась. Где-то рядом прогремел взрыв. Что это? Война? Стреляют? Зачем?
Бунтовщики не знали, что по ним откроют огонь из корабельных орудий, а несчастная не знала вообще ничего. В ее распоряжении был свист в ушах и помутневшее зрение. После пережитого грома она не могла больше бежать. Силы окончательно оставили ее. И девушка поплелась, держась за уши, так нестерпимо звеневшие. Рука болела еще больше.
Вдруг снова. Огонь. Бах. Люди, уносящие ноги откуда-то. Откуда-то? Вернее, оттуда, куда она шла. Девушка открывала рот, хватая воздух, пропитанный пылью и гарью. Больше она не видела ни зги.
Мир словно окутало туманом, туманом войны. По мере того, как она ковыляла в едва ли известном направлении, стараясь довериться мышечной памяти, ногам, ведущим ее по привычному маршруту, крики становились громче, яснее. Вдруг она ткнулась носком сапога во что-то мягкое, потеряла равновесие и чуть не рухнула вперед, но сумела выстоять. Наклонившись, Мэри с ужасом поняла, что это человек. Причем он еще не скончался, а сдавленно мычал, лежа животом на мостовой. Под ним была огромная лужа крови, в которую она случайно наступила. По одежде, хотя она вся была в пыли штукатурки, кирпича и алой крови, Грей поняла, что это один из Кроликов. Не останавливаясь, она побрела дальше. Город дрожал, расплывался вокруг. И, наткнувшись на этого бандита, она с ужасом осознала — что-то уже случилось.
Откуда бежал этот парень? Он трус, дезертир? Коренные победили? Или…
Дальше было все больше таких же, умирающих, окровавленных, причем с обеих сторон. Мэри смотрела вперед, на улицу, никак не кончавшуюся, застланную пеленой дыма, и ждала, когда же та наконец выведет ее на площадь. Боль не унималась, с каждой минутой становясь все более изнуряющей, нестерпимой, а она, как заведенная, шагала и шагала, щурясь, ища знакомые лица в убегающих, уходящих, уползающих, убитых. Нет, никого. Различимы только привычные расцветки. Мэри увидела среди прочего синюю форму, заляпанную и едва узнаваемую. Полицейские. Зачем? Почему? Дальше встретилось еще несколько трупов в синем. Мэри огляделась по сторонам. Кажется, она вышла на площадь, потому что больше не видела вокруг себя очертаний стен. Выстрелов давно не было слышно, зато стонов здесь было в стократ больше. Девушка замерла. Она увидела небольшую группу полицейских, держащих перед собой штыки в боевой готовности. Они шли прямо навстречу, видимо, собираясь покинуть участок. Зачищенный?..
От боли и душевного изнеможения Мэри не могла спрятаться, напасть или притвориться мертвой. Она просто отшатнулась в сторону, пытаясь уйти с поля зрения. И, то ли она действительно избежала внимания, то ли смертельно уставшие стражи порядка, некоторые из них раненые, не захотели тратить время на странную фигуру, маячившую в стороне, но каким-то образом девушка прошла незамеченной, в то время как отряд удалился, бряцая ружьями. Сердце должно было остановиться. Так замерло все внутри. Она бессознательно молилась не найти Билла здесь, ибо поняла, что найти его здесь значило потерять навсегда. Ноги превратились в ватные, боль не разжимала хватки, а становилась все навязчивее, слух частично вернулся, но на место свиста пришла острая, пробивающая всю голову резь.
Вдруг девушка увидела что-то копошащееся. Люди. Живые люди. Как пьяная, она корпусом подалась вперед, оставляя конечности позади, и снова чуть не упала, но приблизилась. Сощурившись так, чтобы увидеть хоть что-то прежде, чем подойти на близкое расстояние, Мэри ахнула. Она узнает эти рыжие волосы из тысячи.