— Как ты проник сюда? — снова попыталась заговорить Мэри, не заметив, что непривычно для себя обращается на «ты» уже во второй раз.
— Проще простого. Твой хилый заборчик — не крепостная стена, а я — не толстяк Тедд.
Мэри усмехнулась, вспомнив Тедда, неуклюжего громилу, обладавшего, однако, недюжинной силой. Это был рыжий бугай, серьезный обычно и чрезмерно веселый, когда выпьет. Подвыпивши, Тедд позволял другим смеяться над собой. Но Биллу можно было шутить над ним вне зависимости от расположения духа Тедда. Конопатый медведь превращался в плюшевого мишку, когда имел дело с Мясником, который был на голову ниже и раза в два уже.
— Разве так нужно было рисковать целостностью штанов? — ляпнула Мэри, погрузившись в веселые мысли. Она забылась, но, когда поняла это, было уже поздно. В детстве ее частенько подводил язык, нет-нет да сказанет что-нибудь этакое, от чего мать и нянька так и охнут. Ей казалось, что она научилась контролировать свои слова. Но, видимо, Билл на нее пагубно влиял, потому что при нем она достаточно часто говорила что-то глупое, не успев толком обдумать сорвавшееся с губ.
Думала, сейчас ей прилетит затрещина или что-то в этом духе. Билл никогда не трогал ее, но вообще-то не гнушался бить женщин.
— Не беспокойся за мои штаны, Птичка, — осклабился он и кивком указал на скамейку.
Мэри снова села, с облегчением отметив для себя, что ее остроты не возбудили ненужной злости. Шутить с Биллом — штука рискованная. Он мог рассмеяться, с иронией поаплодировать, а мог и лишить пальца. Да-да, лишить пальца. Мэри видела, как ирландец, недавно осевший в городе, неосторожно отметил, что Билл «цацкается с господами в белых галстучках», намекая на связь Каттинга с главной демократов, Твидом. Местные прекрасно знали, что сенатор одной породы с Биллом, и это было взаимовыгодное сотрудничество коррупционера и бандита. Вот и остался бедняга без пальца.
Мэри оправила юбки, Билл опустился рядом с ней. Она почувствовала непосредственную близость мужчины. Ко всему прочему, он еще и совершенно бесстыдно разглядывал ее, взгляд Билла скользил по губам, по шее, по платью, достаточно смело декольтированному, но ведь она не ждала никого в гости. Мэри намеренно кашлянула, находясь в столь неуютном положении.
— Есть какое-то дело? — обратилась она уже серьезно, всю шутливость как ветром сдуло.
— Какое дело? — удивлённо спросил Билл, театрально вскинув брови.
— По которому Вы пришли сюда, мистер Каттинг.
— Разве нужно дело, чтобы прийти? — с невинностью младенца и хитростью лисы ответил он, словно зашел к сестре по приглашению, дабы проводить ее на вечернюю службу.
— Нет, но… — замялась Мэри, не зная, что думать, что говорить. Ее все больше охватывало леденящее предчувствие, исчезнувшее было ненадолго, и, чем дольше она сидела на одной скамейке с этим человеком, тем больше ощущала себя зайцем в медвежьем капкане. Она крайне редко оставалась с мужчинами наедине и даже для своих юных лет, можно сказать, славилась целомудрием, не позволяя кавалерам нарушать границы приличия. А тут границы приличия не просто были нарушены. Он перелез через ограду, этот нарушитель, и, кажется, был намерен разрушить крепость манер, за которой скрывалась напуганная малютка Мэри. Дома она была совсем другой. Она могла быть дерзкой в компании людей, но тет-а-тет… Нет, к такому жизнь Мэри не готовила. Но все-таки она старалась сохранять спокойствие, не отводить глаз. Несмотря на это видимое спокойствие, можно было заметить, как она нервно перебирает в руках ткань юбки и слишком часто моргает, периодически переводя взгляд вниз. И Билл, конечно, все это заметил, не давая себя обмануть этой нелепой маске притворной смелости.
— Не узнаю свою Птичку, — сказал он. — Боишься меня? Зачем? Разве я похож на убийцу хорошеньких леди?
Билл разочарованно посмотрел на Мэри, большим пальцем приподнял подбородок девушки, чтобы она смотрела прямо на него. Мэри вздрогнула от этого прикосновения. Он ее еще не трогал. Ни в плохом смысле, ни в хорошем. Дистанция нарушилась, все нарушилось. Колокола ее души били тревогу. Мэри ощутила, как к страху примешивается какое-то странное удовольствие. Она любила риск, так почему перестала любить сейчас? Неужели эта встреча один на один убила в ней дерзость, которую она, по всей видимости, придумала сама, которую она культивировала в себе так долго, веря в правдивость этой стороны своей натуры. И теперь все исчезло? Выходит, она все это время была овцой, нацепившей на себя шкуру волка? И ее истинная сущность как раз боязлива, робка. Смущенная дева, а не амазонка. Нет, хватит. Хватит, решила она про себя. Такие мысли больно били по ее тщеславию, которым она дорожила.
— Не боюсь, — сказала Мэри твердо, возвратив самообладание, перестала ковырять платье. Адреналин завладел ею.
Она вот только не могла понять, какого цвета глаза у Билла. Вроде бы зеленые, но сейчас, в приглушенном освещении будто бы металлически-серые, а голубой стеклянный глаз путал еще больше. Какого черта ее вообще волнуют глаза Билла? Бойся рук, бойся этих сильных жилистых рук, наверняка задушивших не одного человека.
— Что ж, хорошо. Я принес кое-что занятное, — Билл опустил руку в карман пальто и вытащил что-то сверкающее, оказавшееся изящным ожерельем, инкрустированным маленькими, но идеально ровными белыми жемчужинками.
— Откуда? — спросила Мэри, насторожившись.
— Очевидно, сорвал его с дряхлой старушенции. Или украл у мертвой? Какого же ты обо мне мнения, Птичка? Это колье не запачкано ничьей кровью. В его добыче участвовал только мой кошелек.
Мэри приняла подарок, раскрасневшись до самых ушей. Мужчины не баловали ее такими безделушками, это было попросту неприлично. Отец часто дарил ей браслеты и серьги. Но Билл? Это было что-то новое. Она открывала в нем другую, куда менее мрачную сторону. Пусть он не перестал быть опасным преступником, но эта игривая галантность оправдывала все его проступки в глазах Птички. Мэри, поняв, к чему он клонит, повернулась спиной, убрала кудри, падающие на шею сзади. Прикосновение. Как ожог. Но ожог, оставляющий за собой шлейф приятных эмоций. Билл коснулся ее белой лебединой шейки своими длинными пальцами, отнюдь не шершавыми, как ожидала Мэри. Он ведь не работал на фабрике или на плантации. И с чего ради у неджентльменов обязательно должны быть грубые руки? Мэри распрощалась с одним несостоятельным предубеждением. Щелкнул замочек. Девушка удивилась от того, каким неожиданно восхитительным оказался этот краткий контакт, но не подала виду. Она снова повернулась к Биллу лицом, лучезарно улыбнулась в знак благодарности, пытаясь разгадать его намерения. Румянец заиграл на щеках. Не пришел же он просто так. Мэри уже не боялась быть убитой, но начала бояться кое-чего другого. Горел недобрый огонек в глазах Билла, когда он взглянул на нее после того, как застегнул ожерелье. Но мужчина тут же соскочил со скамьи и, развеяв напряженность, провозгласил привычным тоном:
— Вот цель моего визита. С тем я и удаляюсь, — отвесив резкий в своей насмешливости поклон, Билл отправился на выход. Не через забор.
Это было совершенно неожиданно. Мэри осталась сидеть сконфуженная, в ее голове все совсем смешалось, идеи и предположения в голове неистово копошились, пытаясь наскоро что-нибудь объяснить. Она не понимала, начала догадываться, ошиблась и была растеряна еще больше прежнего! Она все никак не могла выкинуть из памяти тот секундный восторг, неуемную дрожь, которая охватила ее, когда она ощутила теплое дыхание на своей шее, прикосновение мужских рук.
Она была наивна по-детски, никогда не испытывала любви к кому-то, никогда не чувствовала радости от взгляда, жеста. Этот чудный миг, по несчастью подаренный ей таким неудачным человеком, перевернул внутренний мир девушки. Хотя, быть может, с другим она бы этого и не почувствовала.
Мэри всего этого, конечно, не осознавала. Она покусывала губы, не разбираясь в происходящем, пока в ее сознании шла борьба не на жизнь, а на смерть. Мир стал тесен для нее, как будто течение времени прервалось, и все вокруг замерло в ожидании чего-то. Птицы продолжали чирикать свои незамысловатые мелодии, а ветер все еще пробуждал шепотки деревьев, шуршащих о своем в маленьком саду, хотя для Мэри эти звуки отдалились, огражденные пеленой болезненной задумчивости, вызванной попыткой разобраться в том, что же такое в ней назревает.