И, когда мысли окончательно спутались в змеиный клубок, шипящий и барахтающийся, Мэри резко встала, помутневшим взором приметила Билла, приближавшегося к главной калитке. Он не оглядывался, но, прихрамывая, как обычно, ступал не быстро, как умел, а замедлил шаг. Это было игрой. Хотя Мэри и не понимала правил. Девушка настигла почти ушедшего Каттинга. Он обернулся всем корпусом. Остановилась в одном лишь шаге, не зная, что сказать. Билл ответил довольной улыбкой.
Капкан захлопнулся.
Ничего не говоря, он приблизился вплотную, одной рукой с силой обхватил ее талию, прижав к себе, отнюдь не нежно, но и не жестко, с присущей ему грубостью, резкостью движений поцеловал онемевшую Мэри. Когда губы Билла сомкнулись на ее губах, земля окончательно выбилась из-под ног. Он с таким напором добивался ее поцелуя, каждое новое касание было настойчивее, сильнее, больнее. И Мэри ожила. Она не могла отступить, потеряла границы допустимого. Она падала в пропасть, но единственным ее желанием, которое она отчётливо ощущала в тот миг, было забрать его с собой. Этого вора, грабителя. Он ограбил ее, он украл ее сердце. Мэри ответила, на удивление бойко и яростно для первого в своей жизни раза. Что ж, каков учитель… Она прикусила губу Билла, ощутив божественный металлический привкус, блаженство захватывало ее. Кровь пульсировала в ушах и все звуки мира замолкли, не будучи способными справиться с бешеным ритмом, разрывающим грудную клетку. Слабость разливалась по всему телу, вместе с тем передавая единовременную силу, позволявшую такие выходки, вещи, о которых она и не знала, которые никогда бы не позволила себе, находясь в здравом уме. Ее руки теряли чувствительность, она готова была рассыпаться в прах, когда Билл, начавший уже целовать ее шею, нещадно прервал происходящее. И снова улыбнулся. Мерзавец. Было что-то едкое и очаровательное в этой ухмылке. Мясник годился ей в папаши, ну и пусть. Мэри не могла затушить платочком здравомыслия пожар, охвативший ее. Да и не хотела. Только не сейчас.
— Я в тебе не ошибся, Птичка, — сказал он почти ласково, но неизменно с усмешкой. — До встречи.
На сей раз она не стала его останавливать, потому что не была в силах сдвинуться с места. Так Мэри и простояла полчаса, час, а может и два. Затем, вернувшись в дом, завороженная и растерянная, не раздеваясь, легла спать. И спала, как убитая, до самого утра. Дэйзи, заглянув в спальню, только подивилась поведению хозяйки. «Вроде бы и за ограду не выходила, — подумала она. — Может, приболела?»
========== Как наяву ==========
Она проснулась. Ей снилось что-то приятное, кажется, детство. Девушка поднялась с постели, подошла к окну, раздвинув занавески, так и замерла. «Что произошло вчера? — вспомнив, ужаснулась она. — Неужели это был не сон…». Мэри подбежала к зеркалу, посмотрела на свое лицо. Лицо как лицо, только вот небольшое красное пятнышко на шее говорило о реальности вчерашнего происшествия в саду. Она тогда была точно пьяной, совсем не ощущала себя. Мэри отчетливо помнила все до того момента, как Билл подарил ей украшение. Дальнейшее слилось, спуталось в совершенную бессмыслицу. Она помнила странные чувства, которые взяли верх над разумом, со стыдом опустила глаза, понемногу восстанавливая в памяти остальное.
Птичка слишком близко подлетела к огню. Обожглась и обезумела. Но как же было приятно разделять это безумие. Мэри было чертовски неловко, она не знала, как в следующий раз пойдет к Биллу. Но разве не этого он добивался? А если этого, то почему ушел? Ушел ли он, чтобы дать ей время подумать, как настоящий мужчина, или ушел, чтоб поиграть на ее чувствах? Столько догадок, столько загадок.
Мэри сняла с шеи колье, прекрасный дорогой подарок. Она всматривалась в жемчуг, словно тот мог ответить на бездну неразрешимых вопросов, окутавшую ее с головой. Непроизвольно поднесла украшение к устам, безупречно гладкая поверхность отозвалась холодком. Глупая, глупая, глупая! Мэри швырнула подарок в сторону. Жемчуга звонко ударились об стену, причинив боль девушке одним лишь звуком, упали за прикроватную тумбочку из красного дерева. Она ринулась отодвигать тумбу. Вытащила украшение, к счастью, не повредившееся, крепко прижала к груди, взволнованно вздымающейся под наполовину развязавшимся за ночь корсетом, так и замерев.
Противоречия убивали ее. Она смотрела в зеркало, наблюдая, как-то краснеет, то бледнеет. Что-то дурное завладевало ей. Что-то, с чем она была уже не в силах совладать. Любовь действительно бывает разной. Не всегда она чистая, не всегда охватывает только юношей и девушек, опьяненных молодостью. Счастье, если два юных сердца находят друг друга в ту пору, когда настает время любить. А оно настает всегда. К кому-то приходит с запозданием, иногда даже с гораздо большим, чем было у Мэри. И тогда достаточно лишь огонька, лишь маленькой вспышки, чтобы разжечь пламя. Неискушенные души проходят переломный момент. Иногда он может погубить человека. Сколько случаев порочной связи, порожденной страстью и даже чаще чем-то большим, известно истории? Брат и сестра, отец и дочь?
Сколько несчастий принесло это чувство, обманчиво кажущееся божественным? Оно свято по первоначальной природе, но, исказившись, может превращать людей в чудовищ, может ломать, уничтожать города, страны. Все бессильно под колесами любви. Любовь может пронизывать человека всего несколько секунд за жизнь, может длиться вечно, до самой смерти. Мэри не понимала, что пришла ее очередь подняться на эшафот. Она полюбила, но не того. «Ты ступила на странный путь, птичка. Берегись», — кто знал, что слова Билла окажутся настолько роковыми. Никто не ожидал этого. Уж точно не этого.
Девушка хваталась руками за голову, целый день она провела в попытках обуздать свои душевные терзания, вернуть образ Билла, каким он был раньше для нее: убийца, мерзавец, невежда, не знающий грамоты, кровавый тиран улиц. Но все доводы были просто смешными, Мэри с горечью осознавала, как тяжело вернуться в прежнюю колею. Ей нужно было куда-то уехать, за границу, на отдых, чтобы пресечь на корню зреющие в ней перемены. Но куда? Как она бросит дом с одной лишь несчастной Дэйзи? Уедет одна? Какая глупость. В обществе ее тут же назовут гулящей. А ведь она еще и сирота. Выхода не было. Никакого. Мэри чувствовала внутри себя жар, как будто лава текла у нее в жилах, заняв место крови. Она клала рядом с собой нож и колье. Нож и колье. Смерть и жизнь. Эти две вещи, два подарка, абсолютно не похожие друг на друга, стали для нее чем-то вроде священных реликвий, а кровать стала алтарем. Она все так же не переодевалась, не пришла на завтрак, не пришла на обед.
Наконец, когда дело стало близиться к вечеру, Дэйзи постучала в дверь комнаты хозяйки.
— Войди, — равнодушно отозвалась Грей.
— Позвольте, госпожа, спросить, не больны ли Вы? Вы не кушали, я принесла пирожных, ваших любимых, лимонных. Быть может, мне позвать доктора? Или сходить в аптеку?
— Больна ли я? — был ответ, больше похожий на вопрос. Столь же риторический и пространный, как «быть или не быть».
Мэри не сменила позы, все так же сидя на диване, глядела на свои святые дары, разложенные перед ней.
— Я не знаю, тетушка Дэйзи. Должно быть, я и правда больна. Но этот недуг не исцелить так просто — лимонными пирожными.
Женщина смотрела на хозяйку в недоумении. Обычно она обращалась с ней просто, без всяких обиняков, добродушно улыбалась ей, бывшей рабыне, как старой подруге. Сейчас же в ее голосе сквозила прохлада, напряжённым был взор, устремленный то на стену, то на что-то на кровати. «Господи, это же нож! Совсем не кухонный!» — чуть не охнула вслух негритянка, но вовремя спохватилась. Мэри не заметила изменений в лице служанки, потому что была слишком погружена в свои мысли.