Младшая Грей, дочь прежних хозяев, никогда не издевалась над ней, не била и не грубила. Но в ту минуту женщина страшилась этой хрупкой девочки, застывшей в неестественной, неудобной позе на развороченном ложе. Кровать будто стала полем сражения. Одна подушка валялась на полу, одеяло было безжалостно скомкано и отброшено к изголовью. Было что-то жгучее, опасное во внезапной тоске, обуявшей девушку. По ней, конечно же, не было видно, что она влюблена. Никаких томных вздохов, мечтательного воркования, розового румянца и всего того, чем обычно сопровождаются нежные чувства, испытываемые юной леди.
Было похоже скорее, что она хочет кого-то убить. Так по крайней мере показалось Дэйзи, из похолодевших рук которой чуть не выскользнул поднос с пирожными. Да и этот нож. К чему тут был нож? Откуда хозяйка взяла его? Дэйзи вздрогнула от мысли, что Мэри, недавно еще бывшая малюткой, могла связаться с темными личностями. Возможно, у нее были проблемы. Но спрашивать ничего не стала, просто торопливо подошла к туалетному столику, ничем не занятому, и аккуратно поставила поднос.
— Я не хочу есть, — сказала Мэри все так же отстраненно и обернулась через плечо. Бедная Дэйзи решительно не понимала, что произошло за эту ночь такого, что могло повлечь за собой такие значительные изменения в лице и поведении Мэри. Она будто повзрослела, не было пурпура на щеках, губы были сомкнуты в гримасе сдержанной неприязни, каштановые волосы пребывали в полнейшем беспорядке, барышня не попросила расплести прическу перед сном, глаза смотрели серьезно, без тени былой веселости. Можно было подумать, что ее подменили. Но пугающий вид скрывал и нечто иное. Она сияла намерением, непонятно, плохим или хорошим. Глаза блестели. «Хозяйка не в себе, — заключила Дэйзи. — Лучше пока оставить ее одну». Служанка покосилась на оружие, лежащее у самых рук Мэри и, неумело скрывая волнение, протараторила:
— Ничего! Не хотите, не кушайте. Я потом зайду и уберу все. Просто вдруг Вы захотите…
— Ты свободна, — прервала ее Мэри, безусловно зная, что женщина и так намеревалась покинуть ее. Ей нужно было хотя бы частично выплеснуть на кого-то чашу желчи, скопившейся за период длительных утренних и дневных размышлений. Поглощенные чувствами или идеей, люди неизбежно становятся эгоистами. Они могут быть грубы даже с теми, кого любят. Не замечать, как причиняют боль другу, члену семьи. Дэйзи поспешила удалиться.
Девушка вздохнула. Ей не хватало воздуха. Кажется, исступление охватывало ее дух. Она открыла окно и поняла, что на дворе уже поздний вечер. Выходит, весь день она истратила впустую. Нет, открытого окна было безусловно мало. Мэри посетила весьма забавная мысль. Она пошла к тумбе, в которой под замочком хранила свой походный наряд, облачилась в него и, рассмеявшись не зная чему, выглянула на улицу.
Было пусто, лишь в соседних кварталах слышалось какое-то движение. Окно же выглядывало на сад, так что ей было нечего бояться. Все разбрелись по ужинам, по ресторанам. Мэри свесила одну ногу, нащупав крышу носком туфли, затем другую. Она выбралась на откос, с упоением вдыхая свежий воздух. Прогулка показалась замечательным завершением душного, тошнотворного дня, так она могла наконец отвлечься. Все свои драгоценности Птичка взяла с собой. Колье — на шее, нож — под подвязкой.
Спрыгнув с крыши, почти бесшумно, она угодила в мягкий куст и, повредив бедняге пару веток, крепко выругалась. Раньше она таких слов не говорила вслух. Но посадка была так себе, других выражений и не заслужила. Мэри, оправившись, направилась к тупику. Не стоило покидать участок через центральный вход, он выходит на улицу и, хотя та казалась пустующей, не стоило испытывать судьбу. К тому же, ее могла заметить Дэйзи. Так что была-не была, а нужно было лезть через ограду. Мэри усмехнулась. «Не боишься за целостность своих юбок?» — съязвила она себе под нос. Сейчас, когда она выбралась на волю, вчерашнее перестало казаться ей таким ужасающим. Хватало даже духу иронизировать.
И все же ее словно что-то кольнуло, когда она проходила мимо той самой скамьи. Мэри задержалась, подчиняясь неведомому инстинкту, подошла, села так же, как сидела вчера, закрыла глаза. Это не было отвратительно, нет, но это было странно. Она жаждала увидеть Билла снова, но в то же время боялась новой встречи до дрожи в пальцах. Мэри не видела будущего у этой, как ей казалось, секундной интрижки. «Он и забыл, наверное. Не в первый раз по бабам ходит», — рассудила девушка в попытках успокоить себя. Сейчас, в здравом уме, она хотела бы все закончить, остановиться на этом. Чтобы все шло своим чередом. Но сложно остановить повозку, с бешеной скоростью катящуюся с горы.
Мэри поднялась, тряхнула головой, отгоняя тлетворные мыслишки. Удалось не повредить платью, перелезая через забор, что очень порадовало девушку. Она почувствовала себя настоящим авантюристом, рискованным смельчаком, с легкостью перемахивающим через непреодолимую преграду, уходя от погони. Но, конечно, кряхтящая и ругающаяся Мэри не была похожа на такого персонажа, а забор на непреодолимую преграду. «Легко, наверное, было этому ублюдку. У него и юбки нет, и рост…» — возмущенно ворчала вчерашняя аристократка, зачем-то опять вспомнив Билла. Быстро она нахваталась разных пошлостей, которые раньше казались ей запретными. То была брань, зрелища драк, раздетых людей и многое такое. Она впитала в себя все, что видела, как губка, преобразуясь во что-то новое, гибрид двух самых отдаленных друг от друга слоев общества. Ей, в общем-то, никогда не нравился принятый уклад, законы, по которым жила знать, но девочка попросту не знала выбора. Конечно, она не собиралась пускаться во все тяжкие и присоединяться к преступному миру со всеми неприятными последствиям, ей нравилось плыть посередь реки, не примыкая ни к одному берегу.
Мэри решила наведаться в порт, подышать солоноватым и неимоверно бодрящим морским воздухом. Там с заходом солнца собирались некоторые мутные личности, но ее это не очень-то волновало, потому что она вернулась в привычное беспечное состояние избалованного ребенка, которому, конечно же, ничего грозить не могло. Пройдя несколько районов, девушка очутилась в порту. У пристани было пусто, она подошла поближе, чтобы разглядеть пришвартованные корабли. Все гражданские. В основном достаточно скромные суденышки, но один парусник привлек ее внимание. От него веяло старыми временами, даже, пожалуй, конкистадорами. Не было понятно, сохранилось ли судно так хорошо с тех лет или было результатом удачной попыткой воссоздать прошлое. Добротная древесина, изящные линии.
Если вдохнуть душу в эту громадину, сделать из нее человека, то это непременно был бы испанец, мужественный и в то же время галантный, изысканный в манерах. На нем прекрасно сидел бы сюртук с золотыми эполетами. Мэри задумалась, воссоздавая в голове столь привлекательный образ, некоторые детали из которого, надо сказать, она весьма деликатно позаимствовала из любовных романов.
Любовные романы были слабостью Мэри. Конечно, она читала не только их, в библиотеке было место и для писателей античных времен, для классиков и гениев, но она ставила их на одну полку с любовными романами. «Классика — это мидии. Прекрасная, благородная еда, которая не всем приходится по вкусу. Да и не каждый день хочется мидий. А вот эти книжки — пироженки с вишневым вареньем, каждодневная и будничная отрада для человеческой утробы», — как-то глубокомысленно заявила она, говоря скорее с собой, чем с присутствовавшей в комнате Дэйзи. Служанка тогда только покачала головой и добродушно проговорила: «Какая же Вы умная, барышня. Родители бы гордились Вами».
У Мэри это воспоминание вызвало улыбку, но вот гордились бы ей родители, глядя на то, как дочь корячится, чуть ли не ломая изгородь, чтобы незамеченной выбраться из собственного дома, как вчера… А, впрочем, совсем не обязательно было думать о том, что было вчера. Вчера было вчера, а сегодня — сегодня, вот и все.
Ее поэтическую задумчивость прервал шум со стороны улицы, выходящей к порту. Мэри поняла, что уже слишком стемнело, в городе становилось небезопасно. Пора выбираться. Окинув напоследок взглядом красивый корабль, она быстрым шагом пошла обратно, к дому, по возможности выбирая наиболее людные кварталы. Но все равно периодически приходилось срезать через маленькие улочки, чтобы сократить путь.