Москва требовала от «Фермера» подробно информировать о всех планах РОВС, давать характеристики на начальников. Шифруя новое донесение, где говорилось о беседах за закрытыми дверями в штабе на улице Колизе в Париже, Плевицкая догадывалась, что на Лубянке вновь похвалят мужа: ни одно важное событие в стане русской эмиграции не миновало его внимания, Москва была в курсе всех планов РОВС. К примеру, стоило Врангелю заявить на заседании, что «мы тут ведем рыцарский счет, все связаны общим обетом», как спустя считаные дни на Лубянке читали полный текст выступления барона об открытии под Парижем Высших военно-инженерных курсов, организации «Общей казны» для финансирования терактов в России. Москву насторожило высказывание Кутепова: «Нельзя сидеть сложа руки и ждать смерти большевизма, его надо уничтожить в самом зародыше, пока он не пустил корни, не дал плодов, не распространился по всему свету».
Впрочем, о РОВС чекисты узнавали не только из шифровок «Фермера» — у ОГПУ, его Иностранного отдела было достаточно информаторов в Европе, но Скоблин все получал из первых рук, докладывал о важных подробностях, разговорах, отсылал копии документов. Благодаря Скоблину в Москве своевременно узнали о назначении П. Шатилова руководителем нового отдела, были в курсе инспекционных поездок, местах перехода границ, даже о болезни того или иного генерала. За считаные дни из Парижа в Москву поступило сообщение, что Кутепов стал главой «Фонда спасения России», который финансировал всю разведывательную работу. К шифровке «Фермер» сделал приписку: «Постараюсь узнать о суммах выплат агентам в России, адреса высылаемых денег».
Благодаря оперативности «Фермера» и его помощницы-шифровальщицы, мимо Москвы не прошло высказывание Врангеля, что «на удочку ГПУ попалась чуть ли не вся наша организация, огромное количество политических деятелей чувствуют, что у них рыльце в пушку, тем самым обнаруживают свою глупейшую роль».
Трудясь над очередным посланием, выводя каллиграфическим почерком цифры, Плевицкая замерла, когда дошла до текста, где «Фермер» сообщал о головокружительной карьере Кутепова, возможности замены им Врангеля.
«Если барон слетит с кресла начальника РОВС, чем это грозит Коле? Не останется ли муж не у дел, не иссякнет ли источник информации? Новая метла может смести приближенных к барону, вместе с другими отстраненными под метлу попадет и Коля, а этого допустить нельзя. Что если через Лидию Кутепову укрепить дружбу наших семей, стать Коле чуть ли не советником нового лидера белого движения? Сильный союзник, даже друг совсем не помешает, а лишь очень поможет в работе…..»
За ужином Скоблин сказал:
— Помню, как жаловалась, что засиделась в Париже. Когда выезжали в последний раз?
— Месяц назад были в Варне, выступила перед тамошней русской колонией, — напомнила Надежда.
— Русских немало не только в Болгарии, но и в Берлине.
Плевицкая пристальнее всмотрелась в мужа.
— Собираться в Берлин?
— Да, оттуда съездим в Ригу.
— А когда в долгожданную Америку?
— Ближе к зиме. Мы люди подневольные, подчиняемся приказам, а он требует посетить Прибалтику, в частности древнюю Ригу.
— Если завтра Центр потребует побывать в Эфиопии или на Мадагаскаре, поспешим и туда?
Генерал кивнул.
— С приказами не спорят, их не обсуждают, а выполняют. Надо будет — помчимся на край света. В Берлине у тебя один концерт, в Риге два на лучшей в городе площадке.
— Вновь станешь надолго пропадать?
— Буду уходить лишь на пару часов: принадлежу не только тебе, но в первую очередь Отечеству. Не забывай о предельной осторожности, чье имя бдительность — один неверный шаг, малейшая оплошность приведут к непоправимому.
Скоблин говорил прописные истины, но Плевицкая не перебивала, согласно кивала и думала:
«Мои гастроли — хорошее прикрытие задания, возможность встречаться с курьером: вдали от столичного шума и французской политической полиции, а также эмигрантской разведки, актерская профессия позволяет ездить по городам и весям, никто ни в чем не заподозрит избалованную и обласканную зрителями певицу».