Папа, Сергей Николаевич, вырос в детдоме, он не знал ничего о своей родне. Говорил, может и был кто такой черноволосый, смуглый и черноглазый. Мама, Вера Ивановна, приехала из деревни, с родственниками не поддерживала связь, но по фотографиям Милана знала, что смуглых брюнетов там точно нет. И что же такое сказала тётя Фая матери Кати? Какие цыгане, о чём это?
Милана решила, что завтра же пойдёт к тёте Фае, поможет ей по хозяйству, та одинокая и пожилая, а потом потребует рассказать и ей то, что было рассказано каким-то чужим людям, не имеющим к семье Миланы никакого отношения.
Назавтра была суббота, и Милана была долго занята по дому: готовила обед, помогала родителям в огороде.
К тёте Фае получилось пойти ближе к вечеру. Тётя Фая попросила сделать грядки под «мелочь» в огороде и сложить в поленницу дрова для бани, которые привезли вчера. Как раз хотела нанимать кого-нибудь, а тут Мила подвернулась. Очень хорошо, Мила мало денег всегда берёт, стесняется с пожилого человека много просить за работу.
Уже начинались майские сумерки, когда тётя Фая пригласила Милану пить чай. К чаю были сухие пряники. Интересно, где их берёт тётя Фая, почему они всегда одинаковой степени «сухости»? У них дома никакие продукты не доживали до «старения», всё съедалось молниеносно.
Тётя Фая спросила, сколько она должна за работу.
— Тётя Фая, я денег не возьму, но ты мне расскажи то же, что рассказала матери Катьки. Я уверена, что Катька не врёт. Что за история про цыган?
— Ох, — тётя Фая всплеснула руками. — Вот в людей-то язык без костей! Ну ничего никому сказать нельзя!
«Как будто у самой у неё с костями! Кто тянул за язык-то?!» — подумала Милана, пристально глядя на старушку.
Тётя Фая утёрла рот концом платка и подпёрла щёку рукой, села, почти как старушка-сказочница в старых советских фильмах.
Чувствовалось, что ей самой ну очень хочется рассказать, а страшновато.
— Отцу-то не говори! Особенно, что я рассказала! Пообещай!
— Обещаю, — сердце Миланы сжалось от страха. Неужели правда есть какая-то тайна? В какой-то момент ей остро захотелось вскочить и бежать без оглядки по улице, и никогда не видеть и не слышать тётю Фаю, но она сидела, словно прилипла к деревянному коричневому табурету.
— Только кажется, что мир огромный, а он очень тесный. И вот моя покойная двоюродная сестра жила в селе…… области, — и тётя Фая назвала большое село в соседней области. — Как-то лет десять назад или около того, ну в общем, вы тут поселились как раз, в нашей улице, ещё в старом доме, не в этом, который твой отец скоро достроит, приехала она ко мне погостить.
Семья Миланы сейчас жила в достроенной половине дома, вторую же половину отец ещё доводил до ума.
— И вот увидела она тебя, ты играла с ребятами на улице, и побелела вся, затряслась аж. А потом и батю твоего увидела, узнала. Жили вы с отцом раньше в их селе. Только не отец он тебе.
— Как это? Я не верю! — воскликнула Милана.
— Ну не веришь, так домой иди. А хочешь знать, так слушай!
— Слушаю, слушаю! — сердце Миланы билось так, что в голове шумело.
— Детдом там, в том селе, и отец твой там вырос. Потом в армии отслужил и вернулся, устроился водителем в администрацию. А на окраине села жили цыгане, целая улица. И влюбился твой отец в молодую цыганку, вроде, Донку. Она замужняя была, ну по какой-то своей свадьбе там, не через ЗАГС. Только муж был в колонии, срок отбывал. Тоже из них, из цыган. Ездила она к нему на свидания, и забеременела.
А Сергей-то, твой отец, так уж полюбил её, жить без неё не мог, и ведь уговорил он её, уже беременную, с животом, выйти за него замуж, по-настоящему. Выходит, тоже она его полюбила. Ты родилась, и он тебя удочерил сразу, все документы сделал официально. Надо было бежать им сразу, уезжать, а у Донки вся родня там жила, и она их боялась оставить.
А когда тебе год был, тот бывший муж, изувер, вернулся, подкараулил Донку и задушил, и сам рядом вздёрнулся. Как Сергей с ума не сошёл! Сестра говорила, все думали, руки на себя наложит, а он тебя забрал и уехал. И тут уже потом с Верой сошёлся. У Веры дочка была, Дашка, а у него ты. И вот остальные шестеро общие у них. Вот такие дела, внучка! Жизнь — штука жестокая.
— Спасибо, тёть Фая. Я папе не расскажу про тебя, не бойся. Пора мне, — Милана поднялась. Голова кружилась.
— Побледнела ты, внучка! Крепись! Хороший отец у тебя, как родную тебя вырастил.
— Да, — Милана направилась к выходу. — Спасибо. До свидания!
— Денег- то хоть немного дам? Помогла ты мне, внучка!
— Нет, тёть Фая, не надо.
Милана выскочила за ворота в ещё сырые сумерки начала мая и побежала к полям.