— Так ты так-то? — кричал Флегонт Гаврилыч.
— Этак-то!
— Так-то?
— Этак-то!
— Обманывать?.. Так нет же!
И, в один прыжок подскочив к портному, Флегонт Гаврилыч, как кошка, вцепился ему в горло. Этого было достаточно. Обе стороны побросали свои бичайки, сетки и, оглашая Ольху неистовою бранью, ринулись в борьбу. Я стоял и глазам не верил. Кулачные удары и оплеухи так и сыпались, далеко раздаваясь по лесу. Ванятка, как зверь, налетал на своего противника и, ловко увертываясь из-под его кулаков, успел уже раз десять дать ему в зубы. Василий колотил наотмашь, куда попало, словно косил, и с мужеством выдерживал наносимые ему удары. Флегонт Гаврилыч сцепился с портным, который сразу же сшиб с него фуражку и оторвал ворот от знаменитого коричневого пальто. Тщательно причесанные височки его теперь трепались по воздуху и представляли собою крайне безобразный вид. Он кричал, грозил, но перевес, видимо, был на стороне портного. Не прошло и пяти минут, как портной одним размахом кулака сшиб старика с ног, сел на него верхом и, вцепившись одной рукой в волосы, принялся другой осыпать его ударами.
— Караул! караул! — кричал Флегонт Гаврилыч. — Василий! Ванятка! Сюда, ко мне, выручай!
Но так как и Ванятка и Василий были заняты своим делом, то старик и обратился ко мне:
— Сударь! Что же вы стоите? — кричал он. — Нешто так делают благородные люди?.. Своих бьют, а вы себе стоите сложа руки… Караул!.. Берите подлеца за вихры, стащите его с меня… Что же это вы в самом деле!
Хотя долг чести, конечно, обязывал меня немедленно же вступиться за своих, обязывал вцепиться в волосы портняжки, постараться вышибить ему несколько зубов и даже поломать несколько ребер, но чувство самосохранения, а главное, отсутствие храбрости заставили меня поступить совершенно иначе. Я оставил «своих» и постыдно бежал с поля сражения.
VII
Только вернувшись к землянке, я опомнился от овладевшего мною ужаса. Лысый господин был за столом и пил чай.
— Не видали моих? — спросил он меня.
— Кого это?
— Жену и племянника или, лучше сказать, даму в малороссийском костюме и молодого человека в соломенной шляпе?
— Не видал, — соврал я.
— Черт знает, куда запропали! Другой день все ландыши рвут!.. — И потом, переменив тон, прибавил: — А мы всю ночь не спали. Ездили ночью в Покровское, поужинали там, хотели было переночевать, да уж больно грязно, гадко. Взяли да опять сюда и отправились. Вы ведь тоже вчера, кажется, приехали?
— Да, вчера.
— Я вас видел… Тоже за ландышами?
— Нет, я с соловьятниками.
— А! С соловьятниками! Отлично, отлично! Когда-то, в молодости, и я тоже соловьев ловил, а теперь не могу. Ожирение печени, катар желудка, одышка… сам не могу даже чулка на ногу надеть. Как только нагнусь, так и рвота. Теперь я все рыбу ужу… Оно, знаете ли, покойнее; сядешь на бережок, свесишь ноги… Отлично! Я было с удочками приехал сюда, да вчера вздремнул, а осетры подошли и утащили… Так я теперь и сижу, словно офицер без шпаги.
Я слушал лысого болтуна, а сам со страхом посматривал все в ту сторону, откуда должны были показаться брошенные мною товарищи. Наконец они показались. Все они шли рядом и молчали. У Флегонта Гаврилыча синели два «фонаря» под глазами и мотался по воздуху оторванный ворот пальто. У Василия была в крови вся нижняя часть лица; и только уцелел Ванятка, поплатившийся одним картузом. Василий и Ванятка повернули к лодке, а Флегонт Гаврилыч подошел ко мне.
— Пожалуйте-с, — проговорил он сухо и всячески стараясь прикрыть руками оторванный ворот. — Теперь можно и по домам-с.
Я встал.
— Что, моих — даму в малороссийском костюме и кавалера в соломенной шляпе не встречали? — спросил лысый господин, обращаясь к Флегонту Гаврилычу.