Но не успел я поднести к ней вилку, как солянка вспыхнула голубым пламенем.
— Мы всегда подаем пламенную солянку. Фирменное блюдо, — произнес чей-то голос.
Я не видел официанта, но, будучи в превосходном расположении духа, воскликнул:
— Ну и что, она будет только вкусней! А про себя подумал:
«Пламенная солянка, это — нечто новенькое, надо будет рассказать Бюиру!»
Но мне не удалось ее отведать… Ужасающий нестерпимый жар распространился от этого бледного костра. Я отодвинулся и крикнул официанта — тот не явился.
Я вышел из-за стола, зашел за стойку и толкнул дверь, которая вела в задние помещения.
Так начался целый ряд удивительных происшествий этого вечера. Задняя комната была пуста, стены были голыми, словно в только что выстроенном доме или в доме, из которого люди выехали со всеми своими пожитками.
Я зажег карманный фонарик и решил продолжать поиски.
И что же! Долгое время я блуждал по пустому нежилому дому, где не было никаких следов мебели, и где никто никогда не жил. Мое англосаксонское происхождение снабдило меня изрядной долей юмора — эдаким внутренним оптимизмом, который никак внешне не проявляется, но прекрасно помогает в трудных жизненных обстоятельствах.
«Солянку я не отведал, — сказал я себе, — зато и платить за нее не придется».
Ибо, несмотря на окружающую меня тайну, пустоту и тишину, голод мой не стихал; напротив, все мои помыслы сосредоточились на сосисках, сале, котлетах… Я вернулся в зал ресторана.
Там царила ужасающая жара, и я не смог даже приблизиться к своему столику, Пламя вздымалось почти до потолка; я видел сосиски, аппетитные куски жирного мяса, гору капусты и крем из картофельного пюре, как бы сквозь легкий голубоватый занавес.
— Если я не могу поесть, то хотя бы выпью! — решил я, хватая бутылку с гранатовым ликером.
Она оказалась тяжелой, а пробка ее была тщательно запечатана. Со злостью я ударил горлышком о мрамор стойки. Бутылка разлетелась в куски — она была сплошной!
Такими же оказались и другие бутылки — желтые, прозрачные, зеленые, голубые.
Меня охватил страх, и я убежал.
Я бежал по ужасному городку, абсолютно черному, пустому и безлюдному.
Я дергал звонки, стучал в двери старинными молотками, висящими на кованых цепях, нажимал электрические звонки. Никто не открывал на мой отчаянный призыв.
Я потерял зажигалку, спичек у меня с собой не было; я вскарабкался на один из фонарей — голубое пламя было горячим, но прикурить сигарету не удалось. Я пытался открыть ставни и двери, но они упрямо оставались закрытыми. В конце концов, одна из них, не столь прочная, уступила.
И что же я увидел позади нее? Громадную черную массивную стену, похожую на скалу.
Та же стена была и за второй, и за третьей дверью; я стал пленником города, состоящего из одних фасадов — он был безмолвным и безжизненным, и повсюду горели жаркие, но не обжигающие голубые огни.
Я вновь очутился на длинной улице с вокзалом и увидел ресторан. Он превратился в гигантский костер, полыхающий бледным огнем — пламя «пламенной» солянки пожирало его. Я бегом пересек недвижный огненный занавес, задыхаясь от нестерпимой вони, и увидел вокзал.
Зазвенел колокол. У перрона остановился поезд. Совершенно обессилев, я повалился на скамейку черного купе.
И только позже, может, час спустя, я заметил в нем других пассажиров. Они спали. По прибытию мы все вместе вышли из вагона. Контролер лишь рассеянно глянул на билет Бюира.
Назавтра, когда Бюир явился ко мне за билетом, я ни словом не обмолвился о своем приключении, сочтя, что мне все приснилось, либо я стал жертвой галлюцинации…
Но когда я вынимал билет из кармана, оттуда выпал большой осколок красного стекла — горлышко той злополучной бутылки. Бюир поднял его.
Его лицо страшно исказилось.
— Что это? — вскричал он, вертя осколок стекла в пальцах.
— Что?..
Он пристально уставился на меня, выпучив глаза и развесив губы — у него был совершенно обалдевший вид.
— Можно мне взять с собой? — пробормотал он. — О! Не бойтесь, я верну его вам в целости и сохранности. Но… Но… Я хотел бы…
— Пф… Берите! — равнодушно ответил я. Бюир вернул осколок в тот же вечер! Он был крайне взволнован.
— Я показал его Вилферу и Бровейсу… Это очень… мм… очень сдержанные люди и умеют держать язык за зубами, будьте покойны. Я сказал им, что ваш дед провел несколько лет в Индии…
— Вы не солгали, — ответил я, смеясь, — он был ужасным проходимцем, если верить моим покойным дядьям и отцу.
— Тем лучше, — сказал он, вдруг успокоившись. — Извините меня, я себя очень плохо чувствую. Но вернемся к делу.
— Как, у нас есть дело?
— Надеюсь! — вскричал Бюир. — Вилфер и Бровейс говорят, что продать это будет трудно. Они никогда не видели ничего подобного, но больше всего поразила их странная форма. Впрочем, неважно, его разрежут на четыре, а может и на шесть частей, но это намного уменьшит его ценность. Короче говоря, они дают за ваш рубин миллион.
— Да! — промолвил я и замолчал.
Бюир нервничал все больше и больше.
— Ну ладно, будем играть в открытую, они предлагают два миллиона, но не надейтесь получить больше, иначе мои комиссионные будут слишком маленькими, они и так невелики, если вы получите два миллиона.
А так как я продолжал молчать, он закричал:
— А главное не забудьте… Вам никто никогда не будет задавать лишних вопросов!
Поздней ночью он принес мне объемистый пакет — две тысячи больших ассигнаций.
Если бы я разбил и взял большой кусок бутылки с кюммелем, я мог бы предложить Вилферу бриллиант, достойный сокровищ Голконды; а схвати я бутылку шартреза или мятного ликера — у меня был бы такой изумруд, какого не видал Писарро.
Ну ладно, я уже не думаю об этом.
Я думаю о солянке и до смерти сожалею, что мне не удалось ее отведать. Я вижу ее наяву — она преследует меня днем и снится по ночам.
Тщетно я требую в самых изысканных ресторанах солянку с самыми лучшими сортами мяса.
После первой ложки, все кажется мне золой и прахом, и я усталым жестом отсылаю кулинарный шедевр поварам.
Я заказывал лучшие солянки Страсбурга, Люксембурга, Вены! Фу! Я уходил с тошнотой, подступавшей к горлу, страдая от отвращения и отчаяния. Я разошелся с Бюиром. Он мне больше не друг.