– Ольга Сергеевна, а знаете что, пойдемте ко мне. Спокойно примете горячий душ. Тут недалеко.
– Опять на руках понесешь? – пошутила я.
– Ну и понесу. Вы легкая.
– Неудобно тебя и твоих родных стеснять.
– Да я один сейчас. Родители уехали на некоторое время по работе. Вы никого не стесните.
Мне очень хотелось в горячий душ и поесть. В общем, я согласилась на его предложение.
Когда Нина Петровна вернулась с коньяком, мы о чем-то смеялись. Она посмотрела на нас косо, но ничего не сказала.
***
Наконец-то я сижу на уютном диване в халате Макса и с полотенцем на голове. Он тоже принял душ, промок, когда меня спасал. Пьем восхитительный горячий чай и разговариваем. Я узнала, что бабушка Макса вовсе не была настоящей колдуньей.
– Она лечила людей народными средствами, вот и все. А мне это не передалось.
– А ты чем собираешься заняться после школы?
– Пойду в медицинский.
Мне было так легко с ним…
– А можно на «ты»? – спросил он.
– Макс!!!
– Извините, но Вы выглядите сейчас лет на пятнадцать.
Да уж. Без косметики и с моим субтильным телосложением, конечно, я не выгляжу на свой возраст.
У меня в тот день, видимо, крыша уехала, даже не погудев на прощание.
Я разрешила ему на «ты». Впрочем, мои мысли в тот момент были только об его объятиях. Мне стало стыдно – мальчишка на семь лет меня моложе! Совращение малолетних… Но предательский голос в моей голове шептал: «никто об этом не узнает, в Москве тебя никто не ждет, верность хранить некому, через два дня ты уедешь отсюда навсегда и будешь жалеть о несбывшемся желании».
– Макс, у тебя есть фен?
– Да, мамин остался.
Он принес фен, и когда отдавал его, наши пальцы соприкоснулись. «Боже, какие руки», – только и успела я подумать. А он поднял меня с дивана, прижал к себе и поцеловал в губы.
Помню только стоны, ощущение бесконечного наслаждения, его руки и губы на моем теле…
Потом мы лежали, обнявшись и тяжело дыша.
– Ты чудо, – прошептала я.
Я переселилась из общаги к Максу. По школе сразу поползли слухи, но нам было наплевать. Я осталась в городке еще и на выходные. Это были самые волшебные дни и ночи в моей жизни.
В воскресенье Максим проводил меня на станцию. Телефонами и адресами мы не обменялись.
***
И вот мне тридцать два. Замужем, детей нет, брак, судя по всему, близится к разводу. Я уже давно работаю на хорошей работе с достойной зарплатой. Но могу сказать с уверенностью – счастья у меня нет. А может, его и не бывает, просто люди фантазируют и придумывают то, чего нет? И любовь тоже?
В последнее время я устаю сильнее обычного. Возможно, проблемы со щитовидкой? Пора проверить.
Подруга посоветовала эндокринолога. Ну и что, что молодой мужчина, зато отзывы о нем очень хорошие. Максим Владиславович Горин – молодой врач, но уже с именем, репутацией и диссертацией, а главное, пациенты хвалят. У меня мелькнула мысль – не тот ли самый Макс?! Он ведь когда-то собирался поступать в медицинский. Да нет, не может быть.
Захожу в кабинет. Боже, Господи, это он!!! Смотрит на меня, смотрит…
– Оля?!
– Извините, я пойду, – бормочу я. В голове вихрем пролетают мысли, что я постарела, и как мы с ним тогда здорово… Краснею, как рак, и иду на выход. Он бежит за мной, говорит «стой, подожди».
Прием все-таки состоялся. Максим Владиславович назначает анализы, УЗИ и приглашает меня в кафе. А что, собственно говоря, я теряю?
Вечером сидим в кафе, рассказываем друг другу всю свою жизнь. И нам так легко вместе…
***
Нашей с Максом дочери уже год. Мои щитовидка и самочувствие в полном порядке. Я не выгляжу на свой возраст. Те, кто не знает, сколько мне лет, дают около двадцати семи. А на свадебных фотографиях и того меньше.
И еще Макс иногда носит меня на руках.
Инферно
Он бродил по просторам Интернета в поисках нужного драйвера. Периодически вылезали разные окна с рекламой автомобилей, проституток и даже новых фарфоровых зубов. В двадцать лет фарфоровые зубки мало кому требуются, поэтому он с досадой закрывал ненужные окошки. Ну вот опять очередное окно вылезло. Он хотел уже закрыть его, и вдруг…
С экрана прямо ему в глаза смотрела… нет, это не обычная девушка, это само совершенство. Он смотрел на нее, и ему захотелось плакать, потому что она не поддавалась никаким определениям. Лицо, глаза, волосы, руки, тело – все было идеальным. При этом объяснить, что конкретно его так зацепило, было невозможно.