— Успела, — одними губами прошептала я и закрыла глаза.
Иринь нежно касалась моего лица. Проводила влажной тряпицей, что-то шептала. Плечо жгло раскаленным железом, но постепенно боль утихала, выпитая теплом сестры.
Я открыла глаза и встретилась со стальным взглядом князя. Он сидел подле меня и стирал с лица пот, что покрывал каплями от жара тела. Ткань шатра колыхалась от сильного ветра, будто сама природа злилась на неразумных людей, что посмели пролить кровь во владениях Ярило. Сестры не было, она проскользнула внутрь и присела с другой стороны и глянула на князя.
Значит, это он обо мне заботился.
— Ухожу, княженька, — пробасил Василе и снова посмотрел на меня. Тот же холодный цвет, уверенность воина, но неведомая теплота зазмеилась красной каймой по цветному круга глаза. Еле уловимая, но я рассмотрела. Словила «змейку» и ухватила за «хвост». Нет, княже, теперь я знаю, что вы не так бессердечны.
— Позаботься о своей неразумной сестре, а потом расскажи мне, как идет заживление.
Как только Василе вышел, Иринь уставилась на меня строгим взглядом, хуже отцовского прожигая:
— Неразумная… Да, дуреха ты, Лиль! Кинулась под стрелу! О чем ты думала?
— О жизни думала. О нашей и о княжеской, — сердито проговорила в ответ. — Видение мне было, что спасать надо Василе Дракула, иначе не жить нам всем. Всему Новгороду, да московичам. Нашим друзьям булгарам и всем добрым соседям. Орда идет вместе с пустынным ветром, и только Василе их остановит.
Иринь ахнула, прижав ладонь к раскрытому от удивления рту, и мотнула головой.
— Зачем идут они, Лиля? Не уж-то нет души у них. Грабят же обозы каждый урожай осенний.
— Не знаю, Иринь, но не за товаром они охотились. Князя они убить хотели не из-за страха, а почему неведомо мне, сестрица. Знаю только, что нельзя колесо Судьбы останавливать: раз стрелу выпустили, значит, в цель она должна попасть, а вот в какую — выбор это наш.
— Значит, ты на себя удар Судьбы приняла, — не спрашивала, а утвердительно Иринь говорила с лукавой улыбкой. — Защитила своего князя. Неужели по нраву он теперь?
Соврать хотела, да зачем от сестры-то скрывать. Изменилось что-то между нами. И забота его нежная сердце мое согрела.
— Коркой соляной у него сердце покрыто, будто в огненных лесах самой Нави побывал. Кровоточило оно от боли душевной, а потом и в прочный щит соли укрылось. Не его вина, что жесток он.
— Кто ты и куда дела сестрицу мою Лиль? — рассмеялась Иринь и ущипнула меня за руку. Когда ты такая мудрая стала, а?
— Я только обучаюсь премудростям, — с улыбкой ответила сестре и скривилась от прострелившей боли.
Иринь схватилась за свою сумку и начала вынимать баночки с мазями, снадобья, тряпицы чистые. Воздух сразу впитал аромат нашей соли, трав лесных и клюквенной настойки. Иринь аккуратно оголила плечо и принялась врачевать, напевая бабушкину песню. То ли от аромата, блуждающего в шатре, то ли от такой любимой мелодии, но становилось легче. Тело само хотело заживить рану, быстрее стать здоровым под умелыми руками Иринь. Дар это, так лечить, таким теплом укрывать, магия жизненная, самая настоящая, а не морок какой.
— Потерпи, Лиля. До свадьбы заживет.
— Я надеялась, что ты меня раньше на ноги поставишь.
Иринь рассмеялась, да так заливисто, что я и сама прыснула, но сразу зажмурилась и втянула воздух, напоминавший о доме.
— Ох, прости. — Сестра мягко накрыла плечо. — Поспи. А князу я скажу, что еще три восхода и путь мы продолжим.
Так и было. Три полных дня заживала моя рана, затягивалась, зарастала новой кожей, оставляя мне на память шрам. Небольшой совсем, уж Иринь расстаралась, чтобы след был блеклым и почти незаметным, но даже ее талантов не хватило бы стереть последствие моего шага. Князь стал рассматривать меня, думая, что я не вижу его взглядов. Прятался в тени или закрывался внушительной фигурой Больдо, но открыто со мной говорил редко.
Как и раньше.
Где-то на день пятый нашего возобновленного пути я сама подошла к нему. Взяла звар, который мы наварили из наших запасов для всех воинов, и протянула свою глиняную чашу.
— Выпей княже, устал ведь.
Василе глянул на меня своими холодными глазами, сверкнул льдинками в них, но напиток взял и пригубил.
— Спасибо, Лиля. Доброе ты создание, — а потом строго добавил, сжимая крепче чашу в руке, — но глупое, сил моих нет. Как ты могла до такого додуматься? Стрелу остановить собой? А ежели не в плечо вошла, а в сердце?