– Что правда, то правда, – засмеялся Николас. – Хорошо помню, как у меня затряслись руки, когда он отдал мне те первые часы. Немудрено, что я уронил их! Но это послужило мне хорошим уроком. С той поры, ни одна даже самая малюсенькая шестерёнка больше не выскользнула из моих ладоней, хотя через мои руки прошли тысячи часов.
– Я знаю, папочка, – сказала Ильга. – И с цветами у тебя тоже всё получится. Просто нужно ещё немного постараться. Кстати, как поживают те странные семена, что ты посадил на прошлой неделе, они взошли?
– Увы, Ильга, они замёрзли, – вздохнул Николас. – А ведь из них вырастают цветы, что живут высоко-высоко в горах, где частенько бывает очень холодно.
– Но не так как у нас, – улыбнулась Ильга.
– Да, – согласился часовщик. – Холоднее чем у нас бывает только на Северном полюсе.
Часовщик снова вздыхал, задувал ставшие ненужными свечи, и поднимался наверх, чтобы позавтракать и открыть свою мастерскую.
Вы можете спросить, откуда у старого часового мастера, всю жизнь прожившего среди бескрайних снегов и ледяных глыб, взялись такие странные мечты? Я вам отвечу. Однажды, когда Николас был ещё молод, а мать Ильги жива, к ним на постой попросился путник. Денег у него не было, но зато были кисти и краски, и он пообещал хозяевам расписать им гостиную в обмен на их гостеприимство. Николас всегда был добрым человеком и согласился, хотя его жена с неодобрением отнеслась к предложению нежданного гостя.
– Где это видано, что бы взрослые люди вместо того, чтобы работать, бродили точно нищие с полной сумкой красок и кистей, – бормотала она. – Не понимаю я таких людей.
– Но послушай, Хельва, мы же не можем оставить его на улице, в такой жуткий мороз, – отвечал Николас. – К тому же, я давно хотел, чтобы нашу гостиную украшали яркие картины. Я даже хотел попросить Трога Петерсена разрисовать её, но всё что он умеет, это делать вывески с окороками и бубликами для лавочников, да и те выходят такими кривыми, что все смеются.
– Конечно же, мы его накормим и обогреем, – продолжала ворчать жена. – Не хватает ещё, чтобы люди стали судачить, что мы не уважаем северных традиций и прогоняем странников со своего порога, когда за окном бушует вьюга. Но я просто не понимаю…
Она ещё долго обсуждали гостя, который, тем временем, уютно устроился у очага с тарелкой горячей похлёбки и жмурился на огонь как заправский кот. Он просидел так до глубокой ночи, почти не проронив слова, жадно впитывая в себя жар огня, а потом уснул.
– Надеюсь, он хотя бы одну стену покрасит, а не сбежит спозаранку, – сказала Хельва, засыпая. – Впрочем, так будет даже лучше… Не понимаю я таких людей…
Но художник не сбежал. Он встал чуть свет и начал трудится и не выпускал кисти из рук до самой темноты. Под его рукой тёмные стены дома оживали. На них зеленела трава, синели озёра, порхали птицы и играли странного вида звери, но больше всего там было цветов, – всех размеров и оттенков,– столь прекрасных и волшебных, что Хельва украдкой смахнула слезу.
Следующим утром художник покинул их дом, нарисовав на прощанье ещё один цветок, который не понравился Хельве, но заставил онеметь от восторга Николаса. Это был крупный, яркий, синий цветок, похожий на лотос, растущий прямо на снегу, и сияющий сквозь метель точно огромный сапфир.
– Чепуха какая-то, – буркнула Хельва. – Цветы не могут расти на снегу, это каждый знает. Ну что ему стоило просто нарисовать букет фиалок на берегу ручья? Нет, что не говори, а художники очень ненадёжные люди. Пойду ка я, пересчитаю наши серебряные ложки…
Но Николас не слушал жену. Он всматривался в картину снова и снова, ловя каждую деталь, каждый лёгкий штрих, каждую мелочь. Потом он схватил пальто, шапку и опрометью выскочил за дверь, отставив её открытой. Он догнал художника на другом конце города, по дороге к гавани.
– Постойте, уважаемый, постойте… – закричал задыхающийся Николас. – Постойте…
Художник повернулся и вытащил изо рта свою трубку.
– Постойте, – повторил часовщик, никак не в силах отдышаться. – Цветок… Тот цветок, что вы нарисовали последним… Ярко синий… Он… он существует?.. Вы его видели?..
Художник усмехнулся, и его голубые глаза засветились озорным огоньком.
– Он вам понравился?
– Я в восторге! – выдохнул Николас. – Но разве это возможно, чтобы такие чудесные цветы росли и цвели прямо посреди снега и льда? Они же замёрзнут!