Огромное кольцо, очерченное вокруг контейнера солнцем, вдруг встало на дыбы вместе с равниной, летящей навстречу. На встающей стеной поверхности планеты Кельвин, борясь с головокружением, увидел бело-зеленые шахматные квадратики — опознавательный знак станции. Уже было видно, что шахматное поле нарисовано на серебристо-сияющем корпусе с выступающими глазами радаров. Станция висела над поверхностью планеты, волоча по чернильно-черному фону свою тень. Кельвин заметил подернутые дымкой лениво перекатывающиеся фиолетовые волны океана. Мимо смотрового окна скользнули тучи, отделились тросы и кольца парашюта — мелькнуло его белое полотно и, прихваченное ветром, понеслось над волнами. Контейнер рухнул вниз. Последнее, что видел Кельвин, были решетчатые катапульты и ажурные зеркала гигантского радиотелескопа.
Что-то остановило контейнер, раздался пронзительный скрежет стали.
— Станция Солярис. Ноль-ноль. Посадка окончена. Конец, — услышал Кельвин мертвый голос автомата.
Появилась зеленая надпись «КОНЕЦ», стенки контейнера разошлись, Кельвина подтолкнуло в спину и, чтобы не упасть, он сделал шаг вперед. C тихим шипеньем воздух покинул оболочку скафандра.
Кельвин стоял под огромной серебристой воронкой. Вентиляторы урчали, втягивая остатки атмосферы планеты. Наружная обшивка контейнера обгорела и стала ржаво-коричневой. Наступила полная тишина.
Он сделал несколько шагов по наклону. Неоновая стрела указывала на бесшумно движущийся ленточный транспортер.
В нишах коридора возвышались груды баллонов для сжатых газов, контейнеров, кольцевых парашютов. Все это было свалено в беспорядке, как попало. Это удивило и насторожило Кельвина.
Транспортер кончился у круглого расширенного коридора. Здесь господствовал еще больший беспорядок. Из-под груды жестяных банок растекалась лужа маслянистой жидкости. В разные стороны шли следы ботинок, четко отпечатывавшиеся в ней. Здесь же валялись витки перфорационной ленты, гниющие объедки и прочий мусор.
Крис некоторое время стоял, настороженно прислушиваясь. Затем он прыгнул через лужу и заметил, что одна из ближайших дверей приоткрыта. Помедлив, он вошел туда.
Полукруглая комната имела очень большое панорамное окно. В стенах было много открытых шкафчиков. Их заполняли инструменты, склянки, книги.
В кресле у стола сидел усталый седой человек. Перед ним стоял на столике микроскоп.
— Доктор Снаут? — сказал Крис.
Снаут вздрогнул. В руках он держал пластмассовую грушу, из которых пьют на космических кораблях, лишенных искусственной гравитации. Груша выпала из рук Снаута и запрыгала по полу, как мячик.
— Я Крис Кельвин, психолог, — раздраженно сказал Крис.
Судя по всему, никто и не думал его встречать.
— Вы получили радиограмму?
— Да, да, конечно, — словно выходя из шокового состояния, прошептал Снаут и, внезапно кинувшись, обхватил Криса. Кельвину стало неприятно, ему показалось, что Снаут не столько обнимает, сколько ощупывает его. Он попытался оттолкнуть Снаута, но тот прижимался все сильней, словно испуганный ребенок.
— Послушайте, — растерянно говорил Крис, — что с вами, Снаут? Вы больны?
Он все еще держал Криса в объятиях, и Крис, наконец, мягко, но сильно взял его руки и отстранился.
— Простите, — сказал Снаут.
Ему было неловко.
— Простите, — повторил он.
— Где Гибарян? — спросил Кельвин. — Где Сарториус?
— Сарториус у себя, а Гибарян умер, — сказал Снаут. Он наклонился и поднял пластмассовую грушу.
— Как — умер?
— Самоубийство…
— Но позвольте, — сказал Крис, — я знал Гибаряна, это был жизнерадостный человек. Он никогда…
— Он все время находился в состоянии глубокой депрессии, — прервал его Снаут, — с тех пор…. как у нас начались эти… беспорядки. Вот что, отдохните, примите ванну, занимайте любую комнату и через час приходите.
— Я хотел бы встретиться с Сарториусом, — сказал Крис.
— Попозже, — сказал Снаут, — тем более что он вряд ли отопрет. Он наверху, в лаборатории.
— Доктор Снаут, — сказал Крис, — я никогда не встречался с вами, но знаю вас… по рассказам… Я понимаю, что произошло нечто чрезвычайное. И, может быть….
И вдруг Крис заметил, что Снаут не слушает его, а с беспокойством смотрит куда-то в угол, за шкаф.
— Доктор Кельвин, — сказал он, — приходите через час, прошу вас, — добавил он внезапно каким-то другим тоном. — Идите, отдохните.