Я все смотрел на нее, снова чувствуя эти проклятые мурашки в нижней губе. Что же произошло? Что это значило? Это тело, с виду такое слабое и хрупкое – и в сущности неистребимое, – в основе своей оказалось состоящим из… ничего? Я ударил кулаком цилиндрический корпус микроскопа. Может быть, какая-нибудь неисправность? Может быть, не фокусируются поля?. Нет, я знал, что аппаратура в порядке. Я спустился по всем ступенькам: клетки, белковый конгломерат, молекулы – все выглядело точно так же, как в тысячах препаратов, которые я видел. Но последний шаг вниз вел в никуда.
Я взял у нее кровь из вены, перелил в мерный цилиндр, разделил на порции и приступил к анализу. Он занял у меня больше времени, чем я предполагал, я немного утратил навык. Реакции были в норме. Все. Хотя, пожалуй…
Я выпустил каплю концентрированной кислоты на красную бусинку. Капля задымилась, посерела, покрылась налетом грязной пены. Разложение. Денатурация. Дальше,
дальше! Я потянулся за пробиркой. Когда я снова взглянул на каплю, тонкое стекло чуть не выпало у меня из рук.
Под слоем грязной накипи, на самом дне пробирки, снова нарастала темно-красная масса. Кровь, сожженная кислотой, восстанавливалась! Это была бессмыслица! Это было невозможно!
– Крис! – услышал я откуда-то очень издалека. – Телефон, Крис!
– Что? Ах да, спасибо.
Телефон звонил уже давно, но я только теперь его услышал. Я поднял трубку.
– Кельвин.
– Снаут. Я включил линию так, что мы можем говорить все трое одновременно.
– Приветствую вас, доктор Кельвин, – раздался высокий, носовой голос Сарториуса.
Он звучал так, как будто его владелец вступал на опасно прогибающиеся подмостки, подозрительный, бдительный и наружно спокойный.
– Мое почтение, доктор, – ответил я.
Мне хотелось смеяться, но я не был уверен, что причины этой веселости достаточно ясны для меня, чтобы я мог себе ее позволить. В конце концов над чем я мог смеяться?
Я что-то держал в руке: пробирку с кровью. Я встряхнул ее. Кровь уже свернулась. Может быть, все, что было перед этим, только галлюцинация? Может быть, мне только показалось?
– Мне хотелось сообщить коллегам некоторые соображения, связанные с… э… фантомами, – я одновременно слышал и не слышал Сарториуса. Голос как бы пробивался к моему сознанию. Я защищался от этого голоса, все еще уставившись в пробирку с загустевшей кровью.
– Назовем их существами Ф, – быстро подсказал Снаут.
– А, превосходно.
Посредине экрана темнела вертикальная линия, показывающая, что я одновременно принимаю два канала, по обе стороны от нее должны были находиться лица моих собеседников. Стекло было темным, и только узкий ободок света вдоль рамки говорил, что аппаратура действует, но экраны чем-то заслонены.
– Каждый из нас проводил разнообразные исследования… – Снова та же самая осторожность в гнусавом голосе говорящего. Минута тишины. – Может быть, сначала мы обменяемся нашими сведениями, а затем я мог бы сообщить то, что установил лично… Может быть, вы начнете, доктор Кельвин…
– Я?
Вдруг я почувствовал взгляд Хари. Я положил пробирку на стол, так что она закатилась под штатив со стеклом, и уселся на высокий треножник, пододвинув его к себе ногой. В первый момент я хотел отказаться, но неожиданно для самого себя сказал:
– Хорошо. Небольшое собеседование? Хорошо! Я
сделал совсем мало, но могу сказать. Один гистологический препарат и парочка реакций. Микрореакций. У меня сложилось впечатление, что…
До этого момента я понятия не имел, что говорить.
Внезапно меня прорвало:
– Все в норме, но это камуфляж. Маска. Это в некотором смысле суперкопия: воспроизведение более четкое, чем оригинал. Это значит, что там, где у человека мы находим конец зернистости, конец структурной делимости, здесь дорога ведет дальше благодаря применению субатомной структуры.
– Сейчас. Сейчас. Как вы это понимаете? – спросил
Сарториус.
Снаут не подавал голоса. А может быть, это его учащенное дыхание раздавалось в трубке? Хари посмотрела в мою сторону. Я понял, что в своем возбуждении последние слова почти выкрикнул. Придя в себя, я сгорбился на своем неудобном табурете и закрыл глаза. Как это выразить?
– Последним элементом конструкции наших тел являются атомы. Предполагаю, что существа Ф построены из частиц меньших, чем обычные атомы. Гораздо меньших.
– Из мезонов? – подсказал Сарториус. Он вовсе не был удивлен.
– Нет, не из мезонов…Мезоны удалось бы обнаружить. Разрешающая способность этой аппаратуры здесь у меня, внизу, достигает десяти в минус двадцатой ангстрем. Верно? Но ничего не видно даже при максимальном усилении. Следовательно, это не мезоны. Пожалуй, скорее нейтрино.