Правда, за домом был маленький дворик. Там часто пахло жареным мясом и горячими лепёшками. Там был дровяной сарай со следами кошек и, самое интересное, роскошная помойка, откуда можно выкапывать очень интересные, съедобные кусочки. Одноухий старикан обомлел бы от восторга, дорвавшись до такой помойки!..
Но с этого дворика Солёного всегда выгоняли, и он плёлся обратно в скучный сад и слонялся там без дела, не зная, куда себя девать…
На корабле у него вечно не хватало времени на самые необходимые дела. Всё время надо было соображать: не опоздать бы к завтраку, в жару - поспеть попасть под струю шланга во время уборки, а в холод- сбегать погреться у парового отопления, со всеми поздороваться, забежать к капитану, понаблюдать, кто что делает, заглянуть сверху к коку, не пропустить сигнала начала работы, чтобы удрать в безопасное место. Еле успеваешь вздремнуть днём, потому что ночью обязательно надо пойти посидеть со скучающими вахтенными, а в свободное время - забежать к боцману, чтобы выслушать приятный, ежедневно повторяющийся разговор про «рыжего-конопатого».
А тут хоть целый день спи да щёлкай зубами на мух.
Однажды ранним утром, когда вся земля была покрыта свежей, прохладной росой, он выбрал удобное местечко и в своё удовольствие повалялся и покувыркался в цветах. Освежённый, как после хорошего душа, он отдыхал в тени, когда услышал крики, хлопанье дверей, ахи и охи.
Далеко не сразу он с ленивым удивлением понял, что весь этот шум поднялся из-за него. Хозяйка дома то бегала смотреть на помятые цветы, то махала руками на Солёного и ругала его, а потом появился её муж с палкой. Солёный вцепился в палку зубами и рванул к себе. Крик поднялся пуще прежнего, все убежали в дом и закрыли дверь, а Солёный выкопал себе удобную ямку в клумбе и решил там отлежаться, пока не кончатся все неприятности.
До вечера его оставили в покое. Наверное, сами поняли, как глупо ругаться и лезть в драку из-за травы. Потом его позвали, ласково с ним разговаривали и кормили маленькими кусочками мяса. Он их ловил в воздухе, щёлкая зубами, и, доверившись этим хитрым людям, даже не сообразил, как всё произошло. На шее у него вдруг оказалась петля, его потащили, полузадохшегося, на задний дворик, что-то с ним делали и потом вдруг выпустили. Он рванулся, и его чем-то сбило с ног, рванулся ещё, в бешенстве оглянулся: его держала натянутая железная цепь, приделанная к стене около маленького навеса.
Такой подлости он от этих людей не ожидал! Он бесновался несколько часов, пока не упал, обессилев. Отдышавшись, он снова вскочил. Рывками, напрягая все силы, он пытался оборвать цепь. Грыз её зубами. Тянул так, что чуть не задушил себя, до тех пор пока снова не валился с налитыми кровью глазами, хрипло дыша и глядя на людей, толпившихся в отдалении, глазами, полными ненависти.
Наконец он понял, что всё пропало, и перестал бороться. Он лёг и закрыл глаза. Весь мир ему опротивел. Он потерял всякий интерес к жизни. Он не притрагивался к еде, ничего не слышал, не видел, всё ему стало безразлично. Он был полон отвращения к людям, к их предательской хитрости, отвращения к жизни, которая ожидала его, прикованного к стене арестанта.
Скоро он так ослабел, что едва мог вставать, но, когда хозяин подходил к нему, чтобы задобрить фальшивыми словами и съедобными подачками, он, пошатываясь, вставал, шерсть на нём поднималась дыбом и глаза наливались ненавистью: он готовился драться до последнего, если к нему попробуют притронуться.
К нему перестали подходить, его оставили в покое. Долгими часами он лежал, уронив голову на лапы, с полузакрытыми глазами.
Сороки, любопытно стрекоча, разглядывали его с дерева, стараясь разобрать, живая ли это собака. Осмелев, они нахально стали прогуливаться перед самым его носом и угощаться из его миски. Они подходили к самой его морде, он шире приоткрывал глаза, и они отскакивали с раздражённым лопотаньем.
Однажды, ранним утром, когда все люди по своей глупой привычке ещё спали, хотя солнце уже давно взошло, он услышал робкое, просительное похныкивание и увидел совсем маленькую белую собачонку, которая сидела прямо перед ним. Топчась на месте от еле сдерживаемого желания подойти поближе и хныча от страха, она как будто говорила:- «Ой, до чего мне хочется к вам подойти, просто сил нет, но я боюсь, боюсь, ужас до чего боюсь, уж очень вы громадная собака!»