Девушка сосредоточенно прокручивает в голове его имя, но упорно не может поймать ни одного воспоминания, связанного с ним, хотя и понимает, что таковое быть обязано.
— Ты влепила мне пощёчину, когда я задрал тебе юбку, помнишь? — неловко почёсывает он нос, отводя взгляд. — Тогда это казалось мне лучшим способом обратить на себя внимание.
— О, — многозначительно вырывается из её рта, ведь Инён и правда вспоминает непоседливого мальчишку с копной густых угольно-чёрных волос — того самого, что задирал её чуть меньше, чем Чонгук. И почти наверняка по той лишь причине, что редко появлялся в этом доме, будучи выходцем из побочной ветви семьи Чон.
— А вот и нет, — раздаётся позади знакомый голос, полный сарказма, и Инён оборачивается, не в силах справиться с расползающейся по губам улыбкой. — Она вмазала тебе так, что ты потом фингалом неделю освещал всё вокруг.
Чонгук стоит у самого входа в кухню, привалившись плечом к арке, и глаз с Инён не сводит. Но и она от него не отстаёт, не обращая никакого внимания ни на то, как фыркает недовольно Чон Хосок, ни на то, как хлопает дверца холодильника.
— Ладно уж, — хлопает он Чонгука по плечу, проходя мимо, — не буду мешать разговору с твоей женщиной. Веселитесь.
На Инён будто обрушивается ушат ледяной воды, и она вмиг перестаёт улыбаться.
— Твоей женщиной?.. — переспрашивает она, неверяще глядя на приближающегося Чонгука.
— Инён…
— Что «Инён»? — восклицает она недовольно, чувствуя, как вокруг её локтей оборачивается кольцо из чужих пальцев. — Почему он назвал меня так?
Чонгук тянет её на себя, заставляя врезаться в собственное тело и сильнее задрать голову, чтобы не терять зрительного контакта. У Инён внутри всё с ума сходит, сердце едва наружу не рвётся, а душа вопит от негодования. И особенно сильно она начинает это делать, когда парень улыбается — легко так, по-хулигански, будто не осознаёт всех последствий.
— Потому что я так сказал, — заявляет он, каждым словом будто нанося ей удары под рёбра. — Сказал, что ты — моя женщина.
— Поверить не могу, — выдыхает она. — Чонгук, я не дура, я знаю, кого вы зовёте «своими женщинами». Ты хоть понимаешь, что смертный приговор мне подписал?
Он неожиданно хмурится и сильнее сжимает пальцы на её локтях, не позволяя и шагу ступить от него.
— Я понимаю, что снял петлю с твоей шеи, — отвечает он сквозь зубы. — И понимаю, что совсем не такого тёплого приёма ожидал.
У Инён в сердце резко бьётся вина и, попадая в кровь, тут же расходится по всему телу, грозясь заполнить каждую его клеточку. Она опускает голову, сил больше не находя поддерживать зрительный контакт, и взглядом врезается в родинку на шее Чонгука.
— Я взялся защищать тебя, Инён, — продолжает он, — и доведу это дело до конца. Это — мой способ тебя обезопасить.
Девушка хмыкает — получается как-то слишком горько — и закусывает губу.
— Ты объявил меня своим слабыми местом, сделал мишенью для всех недоброжелателей. Разве тогда, когда хотят защитить, не стараются отгородить от всего или хотя бы спрятать где-нибудь?
— Дорам пересмотрела? — Чонгук усмехается, и тёплые губы касаются её макушки. — Я не смогу быть уверен, что ты в порядке, не смогу знать, что ты в безопасности, если не буду тем, кто лично её обеспечивает. Я считаю глупцами тех, кто отталкивает от себя в порыве защитить. Но и тебе не позволю от себя избавиться.
Инён правда не знает, как Чонгук это делает. Как раз за разом умудряется подобрать нужные слова — те самые, что снова и снова заставляют её передумать и согласиться со всеми его доводами. Он будто бы вместе с тем подбирает нужный ключ к её сердцу. Или, быть может, каждый раз использует всё более изощрённые отмычки.
— Ты с ума сошёл, — выдыхает она, поднимая голову.
И Чонгук тут же прижимается своим лбом к её.
— И кто же в этом виноват? — ухмыляется он, а Инён только сейчас замечает следы невероятной усталости на его лице.
— Ты должен отдохнуть.
— Не раньше, чем сделаю то, о чём думал всё это время, — отвечает Чонгук, запуская холодные ещё после улицы руки под её футболку и толкая назад, копчиком заставляя врезаться в разделочный стол за спиной.
Инён соврёт, если скажет, что не думала тоже. Поэтому привычно уже располагает ладони на чужой шее, позволяя втянуть себя в поцелуй. На губах и языке неожиданно оказывается привкус табака, и девушка не может не спросить, чувствуя, как холодные ладони первым делом расправляются с застёжкой бюстгальтера:
— Ты куришь?
— Только после секса, — отвечает Чонгук, не без труда отрываясь от её губ для судорожно выдохнутого ответа, — даже если это секс с собственной рукой. Я ведь сказал, что думал о тебе постоянно.
Щёки обжигает слишком сильным румянцем, и Инён шепчет в самый поцелуй, пока нижнюю её губу нещадно оттягивают:
— Извращенец.
— И тебе это нравится, — тут же следует ответ одновременно с тем, как подхватывают её за талию, заставляя устроиться на столешнице.
Чонгук скоро расправляется с курткой и свитером под ней, безжалостно скидывает их на пол и снова втягивает Инён в поцелуй, в кулаке сжимая волосы на затылке. Она в ответ поступает так же и, поймав громкий выдох в самый свой рот, опускает ладони на плечи, пробегается по ним, стремясь к крепкой груди, и думает, что если что-то пойдёт не так и в этот раз, она точно поверит в судьбу.
Ей нравится ощущать сухие холодные губы на своей шее и, вместе с тем, горячий мокрый язык на ней же. Нравится дышать тяжело, нравится под своими пальцами чувствовать сокращающиеся от каждого её касания мышцы. Нравится то ощущение жары, тесноты и постоянного недостатка Чонгука рядом с собой. Потому что всегда хочется больше, всегда хочется ближе. И Инён почему-то не сомневается — ему хочется тоже.
Именно поэтому он и срывает с неё футболку так быстро, именно поэтому и сжимает грудь в нетерпении, заставляя выстанывать собственное имя, именно поэтому продолжает терзать её шею, явно решив оставить как можно больше следов.
— Прости, — хрипит Чонгук ей в самое ухо, подныривая под резинку домашних лосин, и тянет их на себя, — я собирался сделать это со свечами.
— Хорошо, что без лепестков роз, — едва выговаривает в ответ Инён, помогая ему избавить себя от лишней одежды.
— Я думал об этом, — хмыкает парень, вновь не оставляя между ними пространства, и с насмешкой смотрит в её глаза, пока сама Инён дрожащими от нетерпения пальцами пытается справиться с пуговицей и молнией на его джинсах.
— Сделаю вид, что поверила, — в очередной раз врезается в чужие губы.
А потом, едва только ладонь ложится на затвердевший орган, большой палец мягко оглаживает головку, и Инён позволяет себе пару раз провести рукой сверху вниз, тихий стон вырывается из груди Чонгука. Он в отместку тут же ладонью соскальзывает с её шеи, ведёт вниз, по пути успевая сжать грудь и оттянуть розовый сосок, срывая с губ девушки шипение, и касается самого низа живота, пальцами проводит между сильно влажными складками и делится доверительно:
— И всё же я чертовски тебе нравлюсь.
— Поговорим о менее очевидных вещах? — предлагает она в ответ, чуть сжимая ладонь. — Или о том, что это взаимно?
Чонгук подаётся вперёд, целует протяжно и сладко, вытворяя с её губами что-то совсем невероятное, и Инён хватается за его плечи, боясь раствориться в этих ощущениях полностью. Потому и едва не задыхается от неожиданности, когда он толкается в неё — медленно и неспешно. А потом понимает, что ещё и обманчиво — ведь парень почти тут же начинает двигаться с увеличенной в два раза скоростью, заставляя с ещё большим остервенением цепляться за свои плечи.
Чонгук вдруг ощутимо цепляет зубами её шею, стискивает талию так, что Инён кажется вполне возможным для него сломать её пополам, дышит громко и часто, успевая довольно хмыкать едва ли не на каждый срывающийся с её губ стон. Она перекрещивает за его спиной ноги, мечтая оказаться ещё ближе, и зарывается тонкими пальцами во влажные на затылке волосы.