Лишь бы просто возвращался.
Ведь, едва только Чонгук пропадает на несколько дней, не объясняя причин и не предупреждая, Инён места себе не находит. Она телефон не выпускает из рук ни на мгновение, дожидаясь привычных: «Думаю о тебе» или «Скучаю» — таких излишне сладких и излишне «излишних», но всё же очень важных. Чонгук никогда не отвечает на её вопросы, всё так же отписываясь лишь общими фразами, но Инён обижаться на него не в силах — уверена почему-то, что все эти слова он пишет абсолютно искренне.
Она часто выбирается из особняка в сопровождении тётушки Хеми и Ким Усина, который, как оказалось, говорит совсем не хуже, чем серьёзно исполняет каждое сказанное Чонгуком слово. Он совершенно неразговорчив, однако спустя какое-то время Инён приходится признать, что в этом есть какое-то особое очарование. Девушка раз за разом так и порывается выбраться в клинику, но снова и снова себя останавливает, понимая, что не знает, как будет объяснять своё частое отсутствие. Она даже посещает несколько мероприятий, что ещё месяц назад показались бы высокосветскими раутами, на которых пришлось бы скалить зубы в искусственной улыбке и делать вид, будто ты здесь абсолютно своя. На деле же всё проходит спокойно и весьма мило, удивительно дружелюбные Риан и Ёнджи всё время находятся где-то поблизости, помогая и поддерживая, а госпожа О Мисон, являющая собой едва ли не лидера среди всех присутствующих женщин, и вовсе относится к ней по-особенному тепло. Они с Ёнджи и Риан вообще видятся очень часто — и всегда в отсутствие мужчин: обсуждают совершенную ерунду, громко смеются, иногда позволяя себе разделить две бутылки красного вина на троих, и, пока девушки всячески хаят своих мужей, Инён только смеётся, наблюдая за ними.
— И он говорит мне, — хмурится Риан, закидывая ногу на ногу, пока глазами следует за макушкой марширующего по гостиной двухлетнего сына, — мол, давай заведём девочку?
— Кажется, его сильно задели слова Ильхуна, — смеётся Ёнджи. — Собирается воспитать папину дочку, души в нём не чающую?
— Убеждена, что так, — кивает недовольно девушка, а Инён не может сдержать улыбки, на коленях качая удивительно милого Джисона — такого хорошенького со своими пухлыми щёчками и беззубой улыбкой, что невозможно не взять его на руки, особенно когда он сам тянет свои маленькие ладошки. — Не понимаю — Джин меня за инкубатор считает?
Ёнджи прыскает, а потом, не сдержавшись, закидывает голову на спинку дивана и громко смеётся. Джисон следует за ней, забавно похрюкивая и всё пытаясь засунуть указательный палец в рот — зубки у него только начали резаться, и страдают в доме Кимов теперь все.
— А я тебе говорила, что на двоих вы не остановитесь, — улыбается Ёнджи, успокаиваясь и кивая по очереди на серьёзного Ильхуна и всё ещё веселящегося Джисона, что, не добравшись как следует до рта, теперь не оставлял в покое нос Инён. — Поэтому и не следовало так быстро прощаться с презервативами.
— Ты же знаешь этих мужчин, — тянет девушка: — «Риа-ан, ну с ними совсем не то!»
— Мужика в кулаке держать надо, — смеётся снова Ёнджи, а потом протягивает руки, и Джисон с радостью пересаживается на новые коленки.
— А вы почему детей не заведёте? — спрашивает у неё Инён, вовсе не впервые замечая то, как Ёнджи тянется к ним, и как те тянутся к ней в ответ.
— Тэхён хочет, — пожимает она плечами, — но я не думаю, что готова. Дети — слишком большая ответственность, а с меня хватает пока и одного. Самого большого и самого неразумного.
— Дотянешь до того, что Тэхён презервативы начнёт прокалывать, — смеётся Риан, а вот Ёнджи резко становится серьёзной.
— Ты только при нём такого не скажи, — просит она, — а то ещё сочтёт за отличную идею.
В гостиной повисает тишина, но первой, что удивительно, не сдерживается Инён, не сумев подавить смешок, за ней следует Риан, а потом и сама Ёнджи. Ей с этими девушками по-настоящему комфортно — куда более уютно, чем с любыми другими подругами прежде.
Но куда больше радости и глупого счастья ей всё же доставляет возможность видеть Чонгука дома, ощущать его крупные ладони на своей талии, тёплые губы на виске и чувствовать неожиданный запах соли, исходящий от его кожи. Чонгук отчего-то пахнет так, как пахнет солёный ветер, столь ею любимый, но Инён это больше не пугает — она, на самом деле, только и ищет возможности и удачного случая для того, чтобы признаться, что, кажется, влюблена в него настолько, что ни один его секрет не заставит её передумать.
— Прости, — шепчет Чонгук, забираясь под её футболку, пока короткими поцелуями осыпает дорожку от виска до самой шеи, — я должен закончить со всем этим.
— Всё в порядке, — кивает Инён в ответ, хотя ей очень не хочется отпускать его от себя. — Просто покончи с этим поскорее.
Она знает, что его в кабинете дожидаются Чон Хосок и Мин Юнги, отправленные туда едва ли не пинком младшего товарища, которому явно осточертели их подтрунивая над собственной любвеобильностью. И хотя Инён прекрасно понимала их, сама забавляясь над тем, сколь для Чонгук желателен частый тактильный контакт, могла лишь прятать заалевшие щёки в груди парня, понимая, что и для неё самой он стал жизненно необходим. Однако глубокой уже ночью её дыхание обжигает сильный запах алкоголя и табака, стон, полный усталости, разбивается об её плечо, а крепкие руки оказываются на талии. Инён винить Чонгука не может, но почему-то очень хочет.
Утром она привычно уже не находит его рядом с собой, слышит только звук льющейся воды из ванной, едва находит силы подняться с кровати и бредёт в сторону гостевой комнаты, что изначально была отдана под её проживание, и уже там принимает душ и приходит в себя. А на кухне в очередной раз натыкается на сюрприз.
— О! — улыбается Хосок привычно широко и отлипает бёдрами от кухонного стола. — Уже не пугаешься? Прогресс!
Инён закатывает притворно глаза, скрестив на груди руки, и замирает под самой аркой, привалившись плечом к косяку. А ещё сдержать ответной улыбки не может.
— Я бы скорее напугалась, не окажись тебя тут, — дёргает она бровями, наблюдая за тем, как мужчина прячет в холодильнике пачку молока. — Только за прошедшую неделю я находила тебя здесь четыре раза, сегодня — пятый. Это не иначе как традиция.
Чон Хосок пожимает плечами, подходя ближе, и доверительное делится, слегка наклонившись вперёд:
— Ничего не могу поделать с тем, что в вашем холодильнике такое вкусное молоко.
Инён прыскает, давясь смешком, и тут же прикрывает тыльной стороной ладони нижнюю часть лица. У неё в голове набатом раздаётся: «в вашем холодильнике», и эхом расходится по сознанию: «вашем». А потому она смущается — горячо и сильно. Они с Чонгуком действительно удивительно близки для тех, кто встретился совсем недавно: они делят на двоих дом, завтраки, тихие разговоры по вечерам и совсем не тихие ласки, делят на двоих улыбки и редкие ссоры, всегда заканчивающиеся одинаково. С некоторых пор они делят даже комнату и кровать, а ещё один на двоих тюбик зубной пасты. Однако Инён всё равно неловко говорить не о «нём» и о «ней», а о «них», чего, в свою очередь, так настойчиво требует Чонгук.
И вот — даже Хосок отчего-то считает холодильник «их», приписывая в его владельцы и Инён.
— О чём задумалась? — улыбается он, вырывая девушку из пучины собственных мыслей, и она поднимает голову, переводя на него взгляд, а ещё улыбается, всячески стараясь отвести от себя все подозрения.
— Ни о чём конкретном, — врёт Инён, пожимая плечами, — думаю, просто не выспалась.
— Тогда отправляйся обратно в постель, — Хосок в очередной раз протягивает руку и ерошит её волосы, превращая чёлку в нечто неизведанные, — в конце концов, ты должна лучше следить за здоровьем. Мне не нужна болезненная невестка.