- Ну и ладно, - сердито прокричал Абрам: Пусть руками работает, раз от головы толку нет! А это мой золотой фонд, - кивнул он в сторону верстаков: Золотые руки. Только им я доверяю центровать агрегаты.
Они по пирсам обошли все шесть судов, облазили все машинные отделения и посидели в каютах электромехаников. Со всеми Абрам поболтал и со всеми его перезнакомил. После этого обошли все цеха завода, и Абрам на ходу рассказывал о том, в каком цехе с какого судна у него что лежит и когда всё это надо забирать, чтобы вовремя собрать двигатели, лежащие на верстаках. Андрей на своих длинных ногах еле успевал за коротышкой Абрамом, который волчком носился из цеха в цех и знакомил его с мастерами смежных цехов. Андрей бегал за ним и запоминал. К вечеру он уже знал всё, что надо. Абрам даже рассказал ему про фонд мастера, который выделялся каждый месяц мастеру для денежного поощрения работников в непредвиденных случаях. По совету Абрама он узнал у цехового экономиста Галины, что в его распоряжении есть сто двадцать рублей.
- Если ты их не истратишь, то они пропадут, - поучал Абрам: В следующем месяце будет другая сумма.
Первым делом на следующий день Андрей нарисовал эскиз полки настольной и отнёс его в столярный цех. Он выписал двадцать пять рублей столяру за эту полку, где у него теперь аккуратно стояли по ячейкам папки с документами на ремонтные суда, которые в любой момент можно было легко найти.
Так началась его судоремонтная деятельность, в которой он ровным счётом ничего не понимал. В организацию работы бригады он не вмешивался, потому что когда он приходил с утра в бригаду, Абрам уже всем раздавал дневное задание, и все расходились до обеда по своим судам, которые потом Андрей успевал обойти за день, на местах знакомясь с бригадой.
Первый рабочий день в конторе мастеров был единственным днём, когда он не видел там бригадира Лёши Довганя. Это Андрей понял позднее. Бригадир у Довганя был в годах, высокий, с крупными чертами лица, какие бывают у мужеподобных женщин. Он носил большие чёрные очки и целыми днями сидел за столом Довганя с газетой в руках, причём, даже появление Лариона не могло изменить эту картину. Звали его Ромасенко Валерий Григорьевич. Даже Толя называл его Григоричем.
Когда забегал в конторку Лёха, то пристраивался сбоку возле стола с Ромасенко и о чём-то говорил с ним. После чего опять убегал, а Ромасенко оставался читать газету. И так было каждый день. Андрей ломал голову над тем, за какие заслуги у него на заводе такая курортная жизнь. В конторке Андрей бывал редко, пропадая целыми днями на судах и в цехах, оформляя заявки на такелажников, заказывая компрессорщиков, согласовывая пожароопасные работы. Ногам приходилось работать, больше, чем другим частям тела. Но в любое время он заставал в конторе одну картину - Ромасенко с газетой за столом. Иногда там оказывался Толя Исмагилов, и тогда удавалось послушать одну из его историй. Раньше он ходил в море на траулере, и этих историй у него было не меньше, чем выловленной селёдки.
У них в цехе было два технолога. Главный из них, Нестеров Александр Михалыч, или просто Михалыч, был в годах. Низкого роста, сухонький, пенсионного возраста. Раньше он был начальником цеха, но это было давно, а сейчас он сидел в своём кабинете с Виталей Лукашовым и решал технические вопросы. Когда нечего было решать и им обоим надоедало сидеть в кабинете, они приходили в конторку к мастерам, угощали Толю Исмагилова коньячком, и тот развлекал их своими рассказами, от которых даже Ромасенко забывал про газеты и начинал вспоминать всякие случаи из своей жизни. Бесполезно было Славке Ревико обращаться с любым вопросом к Толе, когда тот рассказывал очередную историю, а все вокруг слушали. Более того, Славка сам невольно заслушивался вместе со всеми, забывая о том, что пришёл решать какой-то вопрос, за который будет очередная нахлобучка от начальства. Бывало, заходя в конторку, Андрей заставал там не только обоих технологов, но и Лариона с Кульченковым. Толя Исмагилов мог любого увлечь своими зажигательными рассказами.
По средам в кабинете Лариона проходили планёрки. Накануне Галина, экономист цеха, раскладывала на столы мастеров для ознакомления листки со сроками работ, которые требовали строители. На планёрке мастера с бригадирами отчитывались по этим срокам. Как-то получалось так, что Довгань всё время "зашивался" по срокам и вместе с Ромасенко на планёрках они требовали переноса сроков выполнения работ. Кульченков и Ларион наседали на них с двух сторон. Ведь им надо было обосновать "наверху" перенос сроков, а им этого совсем не хотелось. Споры были жаркие. Дальше была очередь Толи Исмагилова, и тогда начинался цирк, от которого все уставали в результате - и Кульченков, и Ларион, и сам Толя, который отбивался как мог, но ему не помогали никакие рассказанные истории, да и не могли помочь, потому что со всеми теми сроками надо было работать ежедневно, чтобы успеть вовремя. Все это понимали, убивая уйму времени на этих планёрках. Андрею было жаль, что Толя откровенно даже не пытался что-нибудь изменить, не меняя своего отношения к работе при своих недюжинных способностях, которые он каждый день заливал из бутылки.
Андрей как-то не замечал, что они с Абрамовым сидели на этих планёрках, и откровенно скучали. Листки со сроками строителей у них были самые короткие, похожие на обрывки бумаги, потому что претензий от строителей не было. Все сроки выполнялись. Абрам знал своё дело. Более того, Абрам в своей манере частенько распалялся на планёрках и тогда, прежде всего, доставалось Серёге Мажуге за то, что он снова в срок не обеспечил бригаду подшипниками и срывает сроки сборки двигателей или генераторов. Бедный Мажуга, как и Андрей, находился в своей должности первые месяцы и не умел отбиваться от яростных атак Абрама. Ему каждый раз приходили на помощь Кульченков и Ларион, в два голоса усмиряя разбушевавшегося бригадира. Сделать это было, действительно, непросто. Когда Василич "набирал обороты" в своих речах и распалялся, он не контролировал свою энергию, и она громогласно вырывалась из него потоками речей. Если он сидел при этом, то вскакивал с места и начинал бегать из стороны в сторону, словно акула вокруг своей жертвы. В таких случаях грозный рык Лариона делал своё дело, и Василич мгновенно приходил в себя, усаживаясь на место. После таких планёрок побледневший Мажуга первым выскакивал в коридор и нервно курил в уголке, опасливо поглядывая на проходящего мимо Абрама.