Что касается советской стороны, то здесь на короткий отрезок времени парадоксальным образом совпали интересы консерваторов-ястребов («долой разрядку»!) и либералов-глобалистов, готовивших систему к перестройке. И сошлись эти линии совпадения на одной персоне.
На Западе же публикация «Архипелага…» рассматривалась как мощный залп начинающейся информационно-психологической подготовки к контрнаступлению на СССР, к перехвату исторической инициативы. Квазирыночные реформы в СССР, в реальности ослаблявшие экономику страны, а также работавшая в этом же направлении либерализация режима, включая функционирование либерально-прозападной диссиды, — всё это тоже было в интересах определённых кругов Запада, поскольку ослабляло СССР.
На публикации «Архипелага…» и раздувании фигуры его автора пересеклись интересы определённых кругов западной и советской верхушек: первая использовала вторую — и наоборот, вместе они использовали Солженицына, а он — в меру сил и возможностей — их. Вот такое ménage à trois.
Курс либерально-рыночников («глобалистов») в советской верхушке объективно в перспективе вёл к перестройке именно в том виде, в каком она совершилась, и к реставрации пусть криминально-кланово-коррупционного, уродливого, но капитализма. Впрочем, Западу иной капитализм в России не нужен, да и в самой России иным капитализм быть не может. Принципиальную возможность капиталистической реставрации в СССР на основе перерождения партийно-советского аппарата предсказывал ещё Троцкий; эту опасность чётко понимал и Сталин, зафиксировав её в тезисе об обострении классовой борьбы по мере построения социализма.
Отказ во второй половине 1960-х годов брежневского руководства от рывка в посткапитализм (коммунизм официальной советской идеологии, «Мир Полдня» советской фантастики в лице братьев Стругацких) совпал с дальнейшей интеграцией СССР в мировой рынок, т. е. в мировую капсистему, с рыночными реформами и с либерализацией режима: по сути это были разные стороны одной медали.
Всё вместе это работало на превращение определённых сегментов номенклатуры в класс, причём не «в себе», а «для себя». Но чтобы превращение состоялось, чтобы — mutabor! нужно было превратиться в собственников путём кражи у народа социалистической собственности. Для этого нужно было дискредитировать социализм (хаотическими «реформами»), делегитимизировать власть КПСС и интегрироваться в капиталистическую систему, т. е. перестроиться. Иностранный капитал стал и средством, и союзником (подельником) в этом процессе.
А установление союзничества шло по линии контактов определённых сегментов спецслужб, ведь наиболее уязвимый элемент системы — подсистема, обеспечивающая безопасность системы. Так совноменклатура постепенно превращалась де-факто в передаточный механизм эксплуатации населения мировым капиталом. Ельцинщина превратила «де-факто» в «де-юре», но именно горбачёвщина создала для этого необходимые условия. В результате в кануны столетия русских революций 1905 и 1917 гг. РФ превратилась в реинкарнацию того, чьим отрицанием был СССР, — зависимой от иностранного капитала квазикапиталистической дрябло-самодержавной России.
…В 1993 г. Солженицын вернулся в Россию, проехав её с востока на запад. Триумфального шествия не получилось. Как не получилось и стать духовным лидером нации. Передача на ТВ не пошла, и её довольно быстро закрыли. Вместо учительного старца вышел занудно-поучающий дед. Правда, «старца» посещали главы государства, по-видимому, полагая, что приобщаются к культуре. Или к тому, что им представляется культурой. И, конечно, на фоне грустном, если не сказать гнусном, басковых и киркоровых, шнуровых и Comedy Club, собчак и бузовых Солженицын — без всякой иронии — культура.
Смерть Солженицына прошла не то что незамеченной, но, как сказали бы французы, «sans beaucoup d’af chage» (смысл: не стала большим представлением). Это было вынуждено признать даже антисоветское «Эхо Москвы»: А. Голубев отметил, что «народу в Академии наук (там был выставлен гроб с телом покойного. — А.Ф.) было совсем немного, жиденькая очередь да репортёры». И, хотя Кремль, как и Белый дом, выразил слова скорби и соболезнования, если брать не только власть, но и, так сказать, «широкую общественность», то Запад откликнулся на почти забытого там Солженицына, пожалуй, активнее, чем РФ. Так и должно быть: для них он не литературный власовец, а ветеран Холодной войны, сражавшийся на их стороне, за что и получил — в разной форме — «корзины печенья да банки варенья».