Обратимся к Уголовному кодексу РСФСР 1926 г., который продолжал действовать и в 1945 г. Вот как в нем была сформулирована первая часть знаменитой статьи 58–10: «Пропаганда или агитация, содержащие призыв к свержению, подрыву или ослаблению Советской власти или к совершению отдельных контрреволюционных преступлений (ст. ст. 58–2 — 58–9 настоящего Кодекса), а равно распространение или изготовление или хранение литературы того же содержания влекут за собою лишение свободы на срок не ниже 6 месяцев» (9).
О том, что означала формулировка «лишение свободы», мы можем судить на основании 28-й статьи УК РСФСР, в которой говорилось: «Лишение свободы устанавливается на срок от одного года до 10 лет, а по делам о шпионаже, вредительстве и диверсионных актах (ст. ст. 58–1а, 58–6, 58–7, 58–9 настоящего Кодекса) — на более длительные сроки, но не свыше 25 лет» (10). Это значит, что статья 58–10 (часть первая) предусматривала наказание до 10 лет.
Выбор наказания зависел от наличия как смягчающих, так и отягчающих обстоятельств. Смягчающие обстоятельства определялись статьей 48, из которой явствует, что у Александра Исаевича было только одно такое обстоятельство — привлечение к ответственности в первый раз (11). Что же касается отягчающих обстоятельств, то они были перечислены во второй части статьи 58–10, по которой, кстати, и обвинялся А. И. Солженицын.
В ней говорилось: «Те же действия (т. е. действия, указанные в первой части этой статьи — А.О.) при массовых волнениях или с использованием религиозных или национальных предрассудков масс, или в военной обстановке, или в местностях, объявленных на военном положении, влекут за собою меры социальной защиты, указанные в статье 58–2 настоящего Кодекса» (12).
Это значит, что, вынося приговор, Особое совещание должно было руководствоваться не только ст.58–10, но и ст.58–2, которая предусматривала два вида наказания: «высшую меру социальной защиты — расстрел или объявление врагом трудящихся с конфискацией имущества и лишением гражданства союзной республики и тем самым гражданства Союза ССР и изгнанием из пределов Союза ССР навсегда, с допущением при смягчающих обстоятельствах понижения до лишения свободы на срок не ниже трех лет с конфискацией всего или части имущества» (13).
Поскольку такая мера, как лишение гражданства в годы Великой Отечественной войны не применялась, а смягчающих обстоятельств в деле А. И. Солженицына по существу не было, то в соответствии с действовавшим в 1945 г. Уголовным кодексом РСФСР ему угрожала высшая мера наказания — расстрел.
Это тем более следует подчеркнуть, что он обвинялся сразу же по двум статьям 58–10 и 58–11. Последняя статья гласила: «Всякого рода деятельность, направленная к подготовке и совершению предусмотренных в настоящей главе преступлений, а равно участие в организации, образованной для подготовки или совершения одного из преступлений, предусмотренных настоящей главой, влекут за собою — меры социальной защиты, указанные в соответствующих статьях настоящей главы» (14).
Чем следовало руководствоваться в данном случае, мы можем узнать из статьи 49-й: «Когда в совершенном обвиняемым действии содержатся признаки нескольких преступлений, а равно в случае совершения обвиняемым нескольких преступлений, по которым не было вынесено приговора суда, суд определяет соответствующую меру социальной защиты за каждое преступление отдельно, окончательно определяет последнюю по статье, предусматривающей наиболее тяжкое из совершенных преступлений и наиболее тяжкую меру социальной защиты» (15). В комментариях к данной статье специально подчеркивалось, что в рассматриваемом случае «в качестве основной меры социальной защиты» суд должен использовать «наиболее суровую меру» (16). В данном случае такой мерой был расстрел.
Однако знаменитое Особое совещание проигнорировало дополнение к статье 58–10 и статью 58–2, не пожелало руководствоваться статьей 49-й УК РСФСР и сохранило Александру Исаевичу жизнь, чтобы он имел возможность позднее описать его безжалостность. Если «ни за что» давали «десятку», если «десятку» Н. Д. Виткевич получил по одной статье 58–10 (17), то Александр Исаевич по двум статьям (58–10 и 58–11) был приговорен к восьми годам заключения (18). «При этом, — писал он позднее в прошении на имя министра обороны СССР Г. К. Жукова, — даже не было решения о лишении меня воинского звания и орденов». (19).
А поскольку ни следователь, ни прокурор, ни Особое совещание не могли игнорировать действующий Уголовный кодекс РСФСР, можно с полным основанием утверждать, что обвинение по двум статьям (58–10, ч.2 и 58–11) и приговор о восьмилетнем сроке наказания находятся в непримиримом противоречии друг с другом.
В связи с этим особого внимания заслуживает опубликованный К. А. Столяровым документ под названием «Сведения о прохождении службы в Советской Армии и о наградах». Он был составлен А. И. Солженицыным 31 августа 1955 г. и завершался словами: «…судебного решения по моему делу вообще не было, а было лишь административное решение ОСО НКВД от 7.7.45 (8 лет ИТЛ по 58–10-ч. II)». Обратите внимание — по статье 58, пункт 10, часть 2-я, т. е. антисоветская агитация (20). Подобным же образом характеризовал А. И. Солженицын вынесенный ему приговор и в своем ходатайстве на имя Г. К. Жукова, В нем говорилось: «…меня не судили, а вынесли административное постановление ОСО МВД от 7.7.45 — 8 лет Исправ. труд. лагерей, ст.58–10-ч. II» (21).
Таким образом, ходатайствуя в 1955–1956 гг. о пересмотре дела, А. И. Солженицын утверждал, что в основе его обвинения лежала только переписка с Н. Д. Виткевичем, и специально подчеркивал, что обвинялся лишь по одной статье 58–10-ч.2. Трудно представить, чтобы человек, ходатайствующий о пересмотре своего дела, сознательно искажал и характер предъявлявшегося ему обвинения, и неправильно называл статью, по которой ему был вынесен обвинительный приговор.
Итак, что же мы видим? «Ни на что непохожий арест», грубейшее нарушение распоряжения Военной прокуратуры СССР о производстве обыска, составление протокола личного обыска постфактум, запоздалое оформление протокола ареста, странное этапирование в контрразведку фронта, доставка в Москву под спецконвоем в плацкартном вагоне, совершенно невероятное следствие и находящийся в противоречии с Уголовным кодексом РСФС приговор Особого совещания.
Что же скрывалось за всем этим? Это предстоит выяснить.
В начале марта 1945 г. Н. А. Решетовская получила очередное письмо от мужа с фронта. Ответное ее письмо вернулось с пометкой: «Адресат выбыл из части», а в первой половине апреля, пришло сообщение от сержанта И. И. Соломина, который писал ей о муже: «Он отозван из нашей части. Зачем и куда, сейчас не могу сообщить. Я знаю только, что он жив и здоров и больше ничего, а также, что ничего плохого с ним не будет» (1).
Последние слова не могли не настораживать, но что скрывалось за ними, можно было только предполагать.
Потянулись тревожные дни ожидания.
Через два с половиной месяца, 25 июня 1945 г. из Москвы от Туркиных пришла телеграмма: «Саня жив, здоров, подробности сообщу. Вероника». 27 июня — новая телеграмма: «Приезжай». Телефонный разговор и новость — Саня арестован (2).
Оказывается, после того как завершилось следствие и А. И. Солженицын получил разрешение написать родным, он дал знать о себе не Наталье Алексеевне, а ее московским родственникам — Туркиным (3).
Н. А. Решетовская еще не успела уехать в Москву, как в Ростове-на-Дону появился демобилизованный И. И. Соломин. Он рассказал об аресте Александра Исаевича и привез Наталье Алексеевне письма, которые она писала на фронт (4).