— Что это, какое-то китайское благовоние? — спросил Гериг, протягивая бутылочку Ли.
Тот понюхал. Его гладкое лицо сделалось озадаченным.
— Впервые слышу этот запах, лейтенант.
— Это нефрит? — спросил лейтенант, поднимая бутылочку повыше, чтобы посмотреть ее на свет.
Ли пожал плечами.
— Понятия не имею. Мое хобби — бейсбол. Но я знаю одного мужика, у которого можно спросить.
— Я тоже знаю такого, — сказал Гериг. — А давно ли этот… — лейтенант заглянул в блокнот, — давно ли этот Мутинами тут поселился?
— Меньше года, — сказал Ли. — В моих записях он значится с начала февраля.
— Вы случайно не знаете, чем он зарабатывал на жизнь?
— Студент. По крайней мере, так он записался в документах.
— Кто у него бывал?
— Понятия не имею. Мое дело — собирать квартирную плату и ремонтировать дом. За жильцами я не шпионю.
Ли повернулся, собираясь уйти. Гериг схватил его за руку так внезапно, что невысокого китайца развернуло и он бы упал, если бы лейтенант не удержал его.
— Ли! — сказал Гериг. — Мне неохота вытягивать из вас сведения по кусочкам. Давайте так: вы выкладываете все, что знаете об этом Мутинами. Это избавит вас от ночи, проведенной в участке.
— Вам не за что меня задерживать, — возразил Ли.
— Не волнуйтесь, что-нибудь придумаем.
— Мы, китайцы, народ законопослушный. Вы не имеете права так делать.
— Мне ничего и не придется делать, потому что вы, как законопослушный гражданин, расскажете мне все, что знаете о Мутинами и его приятелях.
— Ладно. Отпустите.
Ли отряхнулся, снял панаму, поправил ее и снова надел. Гериг достал из кармана пакет с вещдоками, сунул туда бутылочку. Потом скрестил руки на груди и подождал, пока Ли поправит галстук и заодно, видимо, обдумает свою историю.
— Про Мутинами и его приятелей мне ничего не известно. Вам следует знать, что Чайнатаун пользуется большой популярностью у японцев. У нас тут жили и другие японские бизнесмены. Можно предположить, что это были знакомые мистера Мутинами. А возможно, знакомые мистера Ахмади. Мне никто ничего не говорил. Может, они снимали эту квартиру на двоих с мистером Мутинами. Откуда мне знать? Имен их я не знаю. У нас ведь не полицейское государство. По крайней мере, пока.
— Нет, но все к тому идет, — сказал Гериг. — Ближе к делу, Ли! Я расследую убийство. Неужели вы предпочтете, чтобы я арестовал вас и допросил в полицейском участке?
— Я же говорил, что вам не понравится то, что вы увидите, — вздохнул Ли. — Я действительно рассказал вам все, что знаю. Могу я идти?
— Оставьте свое имя, адрес и телефон сержанту, который ждет внизу. И не пытайтесь уехать из города, не сообщив нам. Вот моя карточка. Я, — лейтенант Гериг. Вспомните что-то еще, буду очень обязан, если вы мне позвоните.
— Да, — сказал Фошон. — У нас тут был похожий случай. Вчера вечером. Мне надо дождаться результатов вскрытия, чтобы быть уверенным. Но зеленая бутылочка вроде вашей тоже имела место быть. Я позвоню, когда узнаю что-то еще.
Глава 7
В середине дня в квартире Мариэль раздался звонок. Хоб открыл. На пороге стоял высокий белокурый англичанин.
— Мистер Дракониан?
Хоб с некоторой опаской ответил:
— Да.
— Я — Тимоти Бауэр. Брат Стенли. Этот французский полисмен был так любезен, что дал мне ваш адрес. Он сказал, что вы помогаете ему вести это дело.
Хоб пригласил Бауэра в квартиру и усадил на неудобную кушетку из черной кожи с хромированными ножками.
— Насколько я понимаю, вы частный детектив? Хоб кивнул.
— Вы хорошо знали Стенли?
— Мы были почти незнакомы. Пару раз здоровались на вечеринках. По-моему, даже не разговаривали ни разу.
— Хм… да, — произнес Тимоти. — Простите, я не хочу лезть не в свое дело, но, если вы были почти незнакомы, почему вы помогаете французской полиции в расследовании?
— Стенли жил на Ибице, — сказал Хоб. — Я тоже большую часть времени живу именно там. А помогаю полиции я потому, что инспектор Фошон избегает вмешиваться в дела иностранцев, которые даже не живут в Париже, и потому ч предпочитает, чтобы этим занимался я. — Хм… да. Полагаю, вам известно, что Стенли был гомосексуалистом?
— Да. То есть я не уверен, что это правда, но на Ибице все так говорили.
— Увы, это правда, — вздохнул Тимоти. — Из Итона Стенли вернулся отъявленным педерастом. Мне не хотелось бы осуждать его теперь, однако для семьи это было таким испытанием.
— Почему? — поинтересовался Хоб. Тимоти снисходительно улыбнулся.
— Вы представляете себе, что такое Британия? Маленький тесный островок. Все про всех все знают. Особенно в семьях военных. Наш род восходит ко временам Ричарда Львиное Сердце…
— Который, насколько я помню, тоже был голубым? Была там какая-то история с неким Блонделем…
— Да, это так. Но об этом предпочитают не упоминать вслух. Я хочу сказать, что в Британии гомосексуализм не приветствуется — в отличие от тех же Штатов.
О том, что в США приветствуется гомосексуализм, Хоб слышал впервые, однако предпочел не возражать.
— Да, все это чрезвычайно интересно, — вежливо сказал он. — Так чем могу служить, мистер Бауэр?
Тимоти Бауэр поджал губы. Ему явно было не по себе. Довольно красивый, загорелый мужчина, лет сорока с небольшим. Он ерзал на кушетке и, похоже, не знал, куда девать руки. Наконец он положил их на колени, обтянутые серыми камвольными брюками с безукоризненной стрелочкой, и сказал:
— Понимаете, это ужасно выбивает из колеи — когда твой родной брат вдруг оказывается убит.
— Да, конечно, — согласился Хоб без особого сочувствия. — Но это все же лучше, чем наоборот, вы не находите?
Бауэр предпочел пропустить замечание Хоба мимо ушей.
— Французская полиция, похоже, понятия не имеет, кто это сделал. А вы?
— Я тоже. Да и вообще, это не мое дело.
— Я французам не доверяю, — сказал Тимоти. — Особенно когда речь идет об убийстве иностранца, да еще голубого.
Хоб пожал плечами. Нет, особого сочувствия он действительно не испытывал.
— Мы со Стенли никогда не были особенно близки, — продолжал Тимоти. — Я служу в армии. А вы ведь знаете, что такое британские военные. Офицеры — это своего рода клуб. И голубые в нем отнюдь не приветствуются. Поймите меня правильно. Сам я человек без предрассудков. Я не особенно стыдился Стенли, но, должен вам признаться, мне не хотелось, чтобы меня видели в его обществе. Мои друзья не так воспитаны. Поймите меня правильно, они замечательные люди, но гомосексуалист для них — тема для анекдота. А Стенли не скрывал своих сексуальных предпочтений. Да и почему, собственно, он должен был их скрывать? На самом деле это отчасти следствие семейного воспитания. Pater <Отец (лат.) — так часто называют своих отцов воспитанники английских частных школ> учил нас никогда ничего не стыдиться. Хотя, конечно, кто же знал, что в нашей семье вырастет педераст?
«Должно быть, их папаша имел в виду, что не следует стыдиться, если тебе стыдиться нечего», — подумал Хоб.
— И тем не менее мне жаль Стенли. Я к нему неплохо относился, хотя его образ жизни вызывал у меня отвращение. К тому же он был моим братом. Я не хочу, чтобы это дело просто тихо задвинули. По-моему, всем известно, что французская полиция занимается подобными случаями без особого рвения.
— Глупости, — сказал Хоб. — Французская полиция вполне добросовестна, они не имеют обыкновения «задвигать» дела об убийстве.
— Но что они могут? Судя по тому, что сказал мне Фошон, это не похоже на разборки местных голубых. Стенли мог убить кто-то с Ибицы. Если это действительно так, убийца наверняка уже вернулся на остров. Вы согласны?
— Похоже, Стенли убили не без причины.
— Вероятно, в этом деле замешаны и другие иностранцы. Но ведь этот полицейский инспектор, Фошон, не полетит на Ибицу, чтобы попытаться расследовать убийство, верно?