Так я и шел. И пока я шел, я думал. Одно из преимуществ вечерней прогулки с пистолетом, упирающимся в ребра, в том, что она способствует истинно высокой оценке даже самых незначительных радостей. Таких, как появление на тротуаре старого друга с белым раскрашенным лицом, имитирующего походку прохожих.
– Привет, Арне, – бросил я, когда мы поравнялись с ним. Я надеялся, что он уловит в моем голосе ноту отчаяния.
Арне сделал преувеличенно низкий поклон, засунул правую руку в карман, подражая моему похитителю, и сбоку чуть позади пристроился к нам. Самое время разыгрывать дурака! Лицо Арне приняло озабоченно-злое выражение. Глаза бегали взад-вперед. Он в совершенстве изображал вороватую подозрительность, и моему похитителю это не понравилось. Он сделал угрожающий жест в сторону Арне. Арне с преувеличением повторил его.
Вот он, мой шанс. В те несколько мгновений, пока разыгрывается это двойное представление, я сумею улизнуть.
Или, вернее, я бы сумел улизнуть, если бы не заметил в толпе бесспорно представительную фигуру в темно-синем костюме с красной гвоздикой. Мистер Тони Романья.
Я решил, что тут слишком много загадок и будет лучше, если я немедленно разгадаю хотя бы одну из них.
– Уберите этот дурацкий пистолет, – бросил я своему похитителю. – Ведите, куда вам приказано меня доставить.
– Вы хотите сказать, что я могу доверять вам?
– Конечно.
Он иронически посмотрел на меня, но вынул правую руку из кармана.
– Знаете, мне говорили, что раньше вы были немного другим.
– Полагаю, что я совсем не изменился.
– О чем они не упомянули, так это о том, что вы ужасно глупый. Меня зовут Этьенн. Пошли, ребята уже заждались.
И мы зашагали дальше в ночь, полную тонкой иронии и легких прозрачных экстазов, в парижскую ночь звуков аккордеона и запахов жареных каштанов.
18. ЭТЬЕНН
Этьенн немного нервничал. Наверно, это было его первое похищение человека. Но он изо всех сил старался оставаться спокойным.
– Пошли, – бросил он, – мы возьмем такси. И не пытайся шутить со мной. У меня все еще есть пистолет.
Такси остановилось, мы сели, и Этьенн назвал водителю адрес в тринадцатом округе, недалеко от Порт д'Итали. Но только мы отъехали, как услышали с переднего пассажирского сиденья какое-то рычание. Оказалось, там сидит большой черный французский полицейский пудель. Он недоброжелательно смотрел на нас собачьими глазами, в которых сверкала готовность к нападению, и издавал пугающие звуки, как это делают собаки, когда оттягивают губы назад, обнажают зубы и становятся похожими на Кинг-Конга, схватившего Жертву.
– Что с собакой? – спросил Этьенн.
– Наверно, – объяснил водитель, – у кого-то из вас, джентльмены, есть оружие.
Собака между тем довела себя до такой истерики, что у нее изо рта пошла пена. Шерсть встала дыбом, будто наэлектризованная, желтые капли, выглядевшие как средство для очистки ржавчины, сбегали с клыков, глаза вспыхивали то зеленым, то красным огнем, точно светофор дьявола.
Этьенн быстро принял решение и сказал:
– Да, у меня есть пистолет, и что дальше?
– Мне все равно, – ответил водитель и пожал плечами, – но собака, ей это не нравится.
– Вы не можете объяснить ей? Человек имеет право носить оружие, собаке до этого нет дела. Понимаете? – рассердился Этьенн.
– Это умная собака, мсье, – вступился за пуделя водитель. – Мне очень жаль, но я должен признать, что, хотя ваши доводы имеют смысл, ваш подход, в сущности, несовершенен. Собаку нельзя осуждать. При всем ее очевидном упрямстве она абсолютно верно реагирует на требования беспощадной окружающей среды. Чтобы упростить дело, скажем так, собаке будет приятно, если вы осторожно положите свой пистолет на переднее сиденье. Я верну вам его в конце поездки, и все будут удовлетворены.
Этьенн так не считал, но ему нечего было возразить, особенно парижскому таксисту с полицейским пуделем.
Этьенн отодвинулся от ощетинившейся клинообразной собачьей головы, однако сверкающие дикие глаза все время следили за его рукой, и мягко положил пистолет на переднее сиденье. Он откинулся назад, но собака по-прежнему не спускала с него глаз.
Этьенн терпел сколько мог, но в конце концов не выдержал и спросил таксиста:
– Я все сделал, как вы предложили, она что, должна все время так смотреть на меня?