– Да, у меня есть партнеры, я разговаривал с ними, и мы решили заплатить вашему клиенту, мистеру Фолконе, за виндсерферы. Сейчас, немедленно.
– Правда? А я думал, вы не можете выделить и су, пока не выиграете гонку.
– Технически это правильно. Но у моих партнеров есть кое-какие деньги. К счастью. Мы не проклинаем вас, мистер Об, за то, что вы забрали наши виндсерферы. Но теперь они мне и правда нужны. Следовательно, вуаля, плата.
Из внутреннего кармана он вытащил толстый коричневый конверт и вручил мне. Внутри лежала пачка купюр. Я быстро просмотрел их. Там были американские и французские деньги и несколько фунтов стерлингов. Всего понемногу.
– Сколько здесь? – спросил я.
– Двадцать пять тысяч долларов. Вы можете заплатить мистеру Фолкону, а остальное взять себе.
– Вико, почему вы решили дать мне такой гонорар?
– Потому что вы мне нравитесь, мистер Об. И потому что мне нужны эти доски, а вы, кажется, и есть тот ключ, который вернет их мне.
– Я уже говорил, что ничего не знаю о том, кто взял ваши, или, вернее, не ваши, виндсерферы.
– Так, все понятно, – проговорил Вико с убийственной мягкостью, которая иногда появляется у испанцев перед тем, как они взрываются и штурмуют баррикады. – Я не ставлю обвинений. Только найдите человека, который доставит доски по следующему адресу, – он вынул листок бумаги и протянул мне, – в течение сорока восьми часов, и все будут удовлетворены.
– Сделаю все, что смогу, – согласился я, пряча деньги в карман. – Но я ничего не обещаю.
– Пожалуйста, проследите, чтобы виндсерферы прибыли по этому адресу, – повторил Вико. – Ради собственного спасения.
Он поднялся, чтобы уйти. Я тоже встал.
– Вы мне угрожаете?
– Не я. Я не люблю насилия. Это мои партнеры, которых мы оба должны опасаться. – Он ушел.
На листке бумаги был указан адрес в окрестностях Парижа. Я спрятал его в бумажник. Потом позвонил Найджелу Уитону и договорился с ним о встрече в баре «Нью-Йорк Гарри».
– Понимаю, в чем проблема, – сказал он, когда я передал ему разговор с Вико.
– По-твоему, кто-то украл доски, кому нечего делать с остальной экипировкой? Или это просто случайность?
– Трудное положение, старина. Но я посмотрю, что можно сделать.
Уитон улыбнулся, и колокола тревоги забили у меня в голове. Я склонен верить, что мои друзья остались точно такими, какими были десять лет назад, когда я видел их последний раз. И я всегда ошибаюсь. Я не тот, каким был десять лет назад, почему же они должны остаться прежними?
– Найджел, – пробормотал я, – у тебя нет случайно шоферской формы?
– Конечно, нет, старина, – возразил Найджел. – Скоро увидимся. – Он дошел до двери и обернулся. – Но, естественно, я знаю, где ее достать. – С этими словами он ушел.
Я ничего не знал о том, что все эти десять лет делал Найджел. Я примчался в Париж убежденный, что время застыло, все и всё осталось неизменным. Однако оказалось, что это совсем не так. Да так и не могло быть. Чем занимался Найджел, когда не работал на меня? И от кого я мог это узнать?
Когда я вернулся в «Синь», консьерж сообщил, что мне звонили. Некий Жан-Клод просил, чтобы я связался с ним как можно скорее. Я поднялся к себе в номер и позвонил.
Телефон ответил голосом, который звучал так, будто по-французски говорила обширная рыжеволосая женщина с сильным испанским акцентом. Испанцы – это негры Франции. Из них берутся консьержи второ– и третьеклассных парижских отелей. На социальной лестнице они на одну ступеньку выше алжирцев, которые по ночам метут улицы метлами, сделанными из пучка прутьев. Я перешел на испанский и услышал обычные испанские жалобы на холодность французского народа и на пресность их пищи. Убедившись, что я никого не знаю в Альбасете, она сообщила, что Жан-Клод ушел, но очень хотел со мной поговорить. Я дал ей свой номер в отеле.
До встречи с Хуанито оставалось еще полтора часа. Поэтому я принял ванну и лег вздремнуть. Вы, наверно, подумали, что я слишком много сплю. На самом деле это не так. Другие детективы тоже много спят. Они просто об этом не рассказывают. Но я твердо решил писать только правду обо всем, что касается моего расследования. Так позвольте мне придерживаться правды.
Я поставил свои «Касио» на запястье на 11.45, лег и почти сейчас же заснул. Будильник зазвенел чересчур скоро, и борьба с программой часов – надо же остановить проклятый колокольный звон – приятно разбудила меня. Я надел темно-синюю хлопчатобумажную спортивную рубашку, невесомый спортивный пиджак цвета хаки с множеством карманов и вышел в журчащую и теплую парижскую ночь.