- Не прощайся со мной, девочка, - у дверей сказал мне на ухо цветной старичок с аккуратной белой бородкой. - Знаю, мы скоро увидимся. Нужен будет совет - приезжай.
Глава 19. Красное озеро
- Торх сможет помочь, если ваш альм устанет лететь, - в дороге сказал Джеральд, когда мы немного замедлились. - Крылья у него больше, как не крути. Да и выносливость...
Он, не договорив, покосился на седельную сумку, и снова стеганул коня.
- Давайте поторопимся, лошади уже отдохнули, а действие отвара не бесконечно.
Мы ехали уже несколько часов, и я сама, приглядываясь, стала замечать, как нервно дергается время от времени кадык у Бейта, и как Артур резко тянет поводья, хмурится и отказывается отдыхать.
- Вы шкатулку не слушали? - спросила я, пока он еще был рядом.
- Открывал. Сломана она - не играет.
Мужчина сорвался вперед, а я чуть помедлила, стараясь дать моим спутникам передышку. Но Бейт оглянулся, увидел, что я осталась на месте и развернул коня. Вернулся и поинтересовался удивленно:
- Кажется, мы даже не успели пожаловаться, а вы уже геройствуете?
- Я сама вижу, что вам сложно, не обязательно жаловаться.
- Не говорите глупостей. Здесь все взрослые люди - будет плохо - скажем. А так вы лишь замедляете всех нас.
- Вы опять мной не довольны? - тихо спросила я, почему-то жалея, что, как только мы покинули Шишиха, он вернулся к прежнему «выканью». - Знаю, я виновата в том, что забыла зелье, но не пытайтесь убедить меня в том, что я не права, когда забочусь о вас. Я рада, что вы не оставили меня одну, но позвольте хоть так помочь. И Артуру, и вам плохо, если я слишком близко. От этого никуда не деться. Я всего лишь даю вам немного пространства.
Выслушав тихую, но грозную тираду, мужчина промолчал. Похлопал мою лошадь по крупу, так что она бодро поскакала вперед, и сам догнал меня спустя мгновение. Артур мчался быстрее нас всех, как будто хотел взмыть в небо и улететь. И вероятнее всего даже не в столицу Тархоса, а в Мейр, к девушке с лиакрией.
А я под равномерно-бодрый стук копыт думала о Шишихе, о необычных его способностях, и о том, что он сказал мне у порога. А еще почему-то об отце. Размышляла о том, что не взялась бы определить направленность дара целителя даже после того, как видела его магию воочию. Кем он был? Лекарем или иллюзором? А, может, теневиком? Кто таким странным образом дарит подарки и с уверенностью говорит о будущем? И почему он сказал, что чувствует меня? И даже назвал маленькой тенью, не на секунду не засомневавшись, хотя видел впервые. Как смог вспомнить Артура, если каждый день к нему приходило огромное количество людей? Как вообще все эти чудеса мог уместить в себе один человек?
Мысли с Шишиха перескочили на отца. Я все никак, сколько не пыталась, не могла нарисовать себе в голове нашу встречу. Боялась представить, как сложилась его жизнь, и старательно гнала от себя мысли о том, что, возможно, после долгого расставания я ему не очень-то и нужна. Ведь жил он все это время без меня, спокойно засыпал по вечерам и не мучился каждый день, каждое мгновение жизни в ожидании одного-единственного дня.
Еще через час никто бы не смог сказать, что хочет, чтоб я была рядом. Мы уже в принципе перестали говорить, только неслись вперед. Сначала далеко впереди Артур, потом я, а замыкающим был Бейт. Я беспокойно оглядывалась на него, упрямо не отстающего от меня больше, чем на десять шагов, и старалась гнать лошадь быстрей.
Глядела в небо, и ждала, что вдалеке появится черная точка, а потом превратиться в орла и ворона. Дергалась, жмурилась, оглядывалась, кусала губы и отчаянно сжимала в кулаках поводья, умоляя всех богов, чтобы это поскорее закончилось. Чтобы в голову не приходили мысли о побеге, как о лучшем исходе. Хотя, куда я денусь? Мужчины меня догонят в два счета и тогда уж точно зададут трепку. Будет повод.
И пусть Шиших благородно назвал эти пытки «испытанием», я бы с радостью обошлась без него. Желание мучить людей своим присутствием пропало у меня в первый же год нашего сосуществования с меткой, когда я начала сближаться с Алионой.
Хотя Люк всегда объяснял нам, что отклик на печать у всех людей разный. Потому что она будоражит и вытаскивает наружу лишь то плохое, что у каждого внутри. Обостряет до предела, сводит с ума. Много в человеке грусти и сожалений - ему будет невыносимо тоскливо. Много злости - наружу она выльется агрессией, криком, желанием причинять боль. Слишком много ограничений - захочется нарушать правила и ходить по краю пропасти. А если человек в ладу с собой, то он ничего не почувствует, но разве существуют такие идеальные люди, у которых нет ни капли злости и ни грамма боли? На этом вопросе Люк весело смеялся и показывал на себя, но спустя отведенное время, корчил забавную рожицу, шутил, что забыл об одном очень важном деле, и убегал. Поэтому сейчас я совершенно не представляла, как Бейт еще мог себя контролировать - ни на шаг ближе, ни на шаг дальше.