Иными словами, необстрелянному автору – тем более если двухтысячный тираж его книги распродан за месяц – угодить критикам нелегко. Но вот с какой стати возникли обвинения в «намеренном и бесстыдном плагиате»?
Нам неизвестно, читал ли юный дарвинист и «разгребатель грязи» классиков «трущобного жанра» Джорджа Гиссинга и Артура Моррисона, подражал ли им, знаком ли был не только с «естественным отбором», но и с позитивизмом Герберта Спенсера. А вот то, что между произведениями «Лиза из Ламбета» и «Преисподняя» Гиссинга, тем более – «Повести убогих улиц» и «Дитя Джаго» Моррисона имеются «странные сближения», – очевидно. Сам Моэм, по одним сведениям, отрицал, что он многое позаимствовал у Моррисона, по другим же – признавал это.
В отличие от Диккенса, у которого нищета и убожество всегда временны, преходящи и читателя ждет обязательный хеппи-энд, Гиссинг, сам проживший много лет в крайней нужде в лондонских трущобах, изображает трущобную жизнь западней, тупиком, из которого выхода нет и быть не может.
О том, что положение обездоленных безнадежно, что Ист-Энд – это, говоря словами Гиссинга, преисподняя, свидетельствует и «Дитя Джаго» Моррисона, роман, вышедший в 1896 году, как раз когда Моэм писал свою книгу (основной довод обвинителей в плагиате), и отличающийся куда большей мрачностью и беспросветностью, чем «Лиза из Ламбета». Отец героя, Дика Перрота, отправлен на виселицу за убийство, сам Дик погибает в семнадцать лет в уличной драке, роман «перенаселен» ворами, жуликами и бандитами. Тема ненужности новорожденных в многодетных нищих семьях, так занимавшая молодого акушера и писателя, в книге Моррисона звучит в словах местного врача: «Всё в порядке, говорите? Да в этих местах нет ни одного ребенка, которому лучше было бы жить, чем умереть, а еще лучше было бы этим детям и вовсе не родиться на свет божий… Эти места – прибежище крыс, эти крысы размножаются, как умеют только крысы, – а мы еще говорим, что всё в порядке…»
Еще больше совпадений в конфликте и в фабуле между «Лизой из Ламбета» и другим произведением Моррисона, рассказом «Лизерант» из «Повестей убогих улиц», печатавшихся первоначально, прежде чем выйти сборником, в лондонском журнале «Стрэнд мэгэзин» и вызвавших якобы сочувственный отклик самой королевы Виктории. В «Лизеранте» – ранний брак и материнство молоденькой фабричной работницы, чей муж не видит иного выхода из их нищенского существования, кроме как сделать из жены уличную девку. В «Лизе из Ламбета» – не менее печальная (и типичная) судьба восемнадцатилетней Лизы Кемп. Девушка живет с матерью и тринадцатью (!) братьями и сестрами. «На нашей улице, – смеясь, говорит мать, – у всех матерей детишек больше десятка, вот только у тети Мэри их всего трое – так она ведь не замужем». Решительная, влюбчивая, всегда готовая за себя постоять, Лиза сходится с человеком, жена которого ждет десятого ребенка. Лиза беременеет, вступает на улице в драку с женой своего любовника – и умирает от родильной горячки. Как и в «Лизеранте», герои изъясняются исключительно на кокни; как и у Моррисона, постоянный фон – насилие, детская смертность, дикие нравы. Как в «Преисподней» Гиссинга – драки между женщинами, нищие похороны, супружеские измены. И вызваны измены не столько чувством, страстью, сколько, наоборот, безразличием к будущему, безысходностью. Как пишет Моэм в письме Анвину, которое прикладывает к рукописи «Лизы», «…в мире вообще мало что имеет значение, а на Вир-стрит в Ламбете ничего не имеет значения».