А на улице буйствовали другие силы. Ветер, дождь, молнии, гром и я вместе с ними. Потому что с холодной водой меня захлестнуло дьявольское веселье. Мне хотелось хохотать, как безумному, бросить своим смехом вызов всем этим силам: дождю, ветру, молнии. Всему, перед чем человек должен трепетать, чего он должен бояться и чему поклоняться. Но я не хотел дрожать, преклонять колени или стоять с разинутым от восхищения ртом. Нет! Я чувствовал, что могу помериться силами с великим и величественным, с грандиозным и необъятным. Будто в моем сердце была отвага ста львов, а в голове бесшабашность семи ветров.
Вот только я отступил, сначала спрятался от дождя под навесом, а потом и вовсе юркнул в дом. Но в бегство меня обратил не страх перед мощью стихии, а страх показаться глупым и нелепым. Из раба хороших манер не получится ни варвара, ни завоевателя, ни безумца. Ведь чтобы стать кем-то из них нужно пренебречь общественным мнением и чистой одеждой. А хорошее воспитание учит другому, а именно: благоговеть перед приличиями и всегда заботиться о безупречности мантии.
========== Глава 12 ==========
За окном лило, как из ведра, а в Ковен Холле, как я и предполагал, бушевали свои грозы. Где-то в глубине дома были слышны вопли Лизи. Если верить моему чувству направления, основные боевые действия происходили в районе гостиной. Так что, следовало скорее выдвинуться в противоположную сторону, пока меня не засекли.
У моих ног уже собралась лужица воды, я быстро высушил одежду заклинанием. Ощущение неприятное, будто по тебе провели жесткой, да еще и наэлектризованной щеткой, но теплая и сухая мантия компенсировала это с лихвой.
Пожалуй, в такой лихой час лучшего убежища, чем кухня было не найти. Там можно рассчитывать и на желанное уединение, и на горячий напиток. К своей немалой радости я нашел там все, что рассчитывал, и даже больше. За столом, покинутая всеми, а главное своим благоверным, сидела Олиса. Перед ней стояла большая белая чашка с чем-то темным и многообещающе пахнущим. Когда я приблизился, то уловил терпкий аромат вина и пряностей.
- Можно сесть рядом?
Девушка кивнула и крепко сжала чашку в руках, согревая ладони. Стоило мне отодвинуть стул, как из кладовки показался домовой эльф, у которого я тоже попросил горячего вина. Он расторопно бросился исполнять мою просьбу, причем все без единого звука – чувствовалась железная рука леди Музы.
- А где твой ревнивый Атилла, или как там звали этого магла? – Я понял, что своими метафорами лишь сбиваю Олису с толку, и перестал мудрить. – Странно, что Том оставил тебя одну.
- Лорд Беггет-Бигль попросил его поговорить с Лизи и утешить ее.
Теперь причина вселенской печали Олисы стала мне ясна. Кто останется равнодушным, зная, что сейчас экзальтированная барышня рыдает на плече твоего парня. А зная Лизи, я мог ручаться, что она промочит мантию Риддла насквозь.
- Так ему и надо, – тихо хмыкнул я, представив эту картину.
- Он не хотел идти, но Лорд Бэггет-Бигль сказал, что только у него получиться ее успокоить. Лизи нравится Том, это сразу видно, - последнюю фразу Олиса бросила как бы вскользь. Но от меня не укрылось, что за показным безразличием спрятался червь сомнения.
Я сразу же заявил, с этой стороны опасности не жди. Достаточно только посмотреть, каким становится лицо Риддла, стоит Лизи открыть рот: ледяная маска и взгляд узника, приговоренного к смерти. После моих слов Олиса не то чтобы повеселела, но приободрилась.
- Расти, я хочу кое-что тебе сказать.
Я отставил кружку и повернулся к ней, своим видом показывая, что весь обратился в слух.
– Ты хороший парень и с тобой всегда можно весело поболтать, но я Тома люблю и никогда его на тебя не променяю.
- Это я давно знал, вот только не понял, что ты нашла в этом придурке.
- Он не придурок. И если бы ты его не доставал…
- Хочешь, открою один секрет, – я пригубил вина, смакуя на языке теплоту и пряный вкус напитка. – Мне нравится доставать Риддла – это, все равно, что таскать змею за хвост. В детстве я обожал эту забаву.
Девушка насупилась.
– И к тому же, твой парень отнюдь не невинная овечка. Знаешь, как-то я из-за него чуть не вылетел из школы. Хочешь, расскажу?
Еще бы она не хотела, да и какая нормальная девушка откажется послушать истории о прошлом своего возлюбленного. Вот и глаза Олисы горели любопытством, она кивнула, а меня не нужно просить дважды.
- Честное слово, чуть не выгнали, – произнес я, как бывалый рассказчик, который собрался удариться в воспоминания. – Хорошо помню, как сижу я на уроке заклинаний. Дело было на третьем курсе, и заклинания нам преподавал МакГрегор, мерзкий старикан. Ему только слово не так скажи, и он сразу начинает честерить всех, на чем свет стоит. Вот сижу я на уроке, и, высунув от усердия язык, конспектирую способы снятия порчи.
Собственный рассказ, как всегда, полностью захватил меня. И вот я уже вскочил со стула и принялся расхаживать по кухне, бурно жестикулируя:
- Тут у меня за спиной возникает МакГрегор – была у него дурацкая привычка ходить по классу и заглядывать в конспекты. Я без задней мысли протягиваю ему свою тетрадь.
Теперь мой голос падает до торжественно шепота, а потом вовсе замолкает. Олиса вертит в руках чашку, но я не спешу продолжать, и моя загадочная улыбка лишь подогревает ее нетерпение. До того, как с языка срывается закономерный вопрос, я продолжаю свой рассказ.
- Лицо профессора медленно, но верно наливается гневом, и я, не понимая причину, вежливо спрашиваю, в чем дело? От моего вопроса МакГрегор чуть ли не взвивается под потолок, будто его гиппогриф клюнул. Он вытаскивает меня из-за парты, хватает за ухо и на глазах у всего класса тащит к двери. Я упираюсь, но не долго – хватка у старика железная, так и без уха остаться недолго.
Я гримасничаю, пытаясь передать, как перекосило лицо разъяренного профессора, изображаю растерянное недоумение, когда речь заходит про мои злоключения. Олиса же смотрит, не отрываясь, и помимо воли сдавленно хихикает.
- Вот МакГрегор влетает в кабинет директора, дверь он открывает с ноги, потому что в одной руке у него мои конспекты, а в другой я сам. Конспектами он размахивает, как боевым знаменем, а меня держит крепко, как законный трофей.
Профессор с порога начинает речь о падении нравственности, разложении устоев и учеников, для которых уже нет никаких авторитетов. И при этом яростно тычет в меня пальцем, спасибо хоть ухо отпустил. А я слушаю и растираю горящее ухо, и чем больше слушаю, тем меньше понимаю, какое отношение вся эта речь имеет ко мне.
Я скорчил обиженную рожицу, которой невозможно было не посочувствовать.
– Но вот наступает момент истины – мои жалкие попытки оправдаться окончательно вывели МакГрегора из себя. Он, издав взбешенный рык, сует мне под нос мои же конспекты, а там черным по белому изложено, что наш профессор чокнутый кретин, троллий сын и et cetera . Все очень занимательно изложено, и, что самое обидное, каждое слово – чистая правда. Я, конечно, мог такое написать, но вот отдать это с наглым видом душке-профессору, у которого нрав, что пороховая бочка – это самоубийству подобно. Но напрасно я доказывал всем, что я не самоубийца и не идиот. Меня заклеймили ниспровергателем устоев, отпетым хулиганом и наказали полугодом отработок. У МакГрегора.
Я посмотрел на Олису, ища сочувствия, и получил его. Девушки никогда еще не оставались равнодушными к моим россказням.
- А знаешь, из-за чего заварилась вся эта каша? Из-за какой-то несчастной банки слизняков! Шутки ради я опрокинул ее в сумку Ридла, а он в отместку заколдовал мое перо. Месть вполне в его стиле – наш Том никогда не будет открыто выяснять отношения, наоборот, он предпочитает все делать исподтишка, чужими руками или при помощи своей любимой темной магии!
Всего лишь одно недоброе слово о ее ненаглядном Томми, как взгляд Олисы из восхищенно-заинтересованного стал холодно-осуждающим. Но тут ничего не поделаешь, такова любовь - вечно переворачивает мир с ног на голову.