– А как же дети?
– Нет! Ну, во всяком случае до тридцати пяти лет без детей. А лучше бы и совсем не надо. Будущее, я думаю, за теми, кто не захочет своего продолжения. Вот представь, родится у меня дочь, будет как я зависеть от мужчины, унижаться перед ним, любить и ненавидеть одновременно. Вся жизнь так и пройдет.
Хлопнула входная дверь.
– Это Эдик вернулся, – встрепенулась Люба и вышла к нему в прихожую.
Эдуард не спросил жену, почему у неё царапина на лице, Люба не поинтересовалась, чем недоволен муж. Он прошёл в комнату, удивленно посмотрел на Вику, но ничего не сказал, долго мыл руки в ванной и, не переодеваясь, сел за стол. Ел с аппетитом, но иногда хмурил брови.
Неожиданно громко прозвенел звонок. Вика со страхом посмотрела на Любу.
– Не открывай, – прошептала она.
Но Люба устремилась к двери, и через секунду в прихожую зашёл Пётр. Люба прикрыла дверь на кухню. Пётр сделал вид, что не увидел Эдуарда, сидящего за столом, а тот не пытался обнаружить себя.
Руки у Петра всё также сцеплены за спиной. И сапоги всё также скрипят при ходьбе.
– Вика у тебя? – обратился он к Любе.
– Тебе то что? – дерзко ответила вопросом на вопрос она.
– Поговорить надо.
– Она не хочет с тобой говорить.
– Не с ней, с тобой поговорить надо.
– О чем мне с тобой говорить? – удивилась женщина.
– Выйдем на улицу, не хочу здесь, – Пётр кивнул на кухню.
– Пойдем, – ответила с вызовом Люба.
Они вышли и сели на скамейку у подъезда.
– Передай Вике, пусть уходит.
– Куда уходит? – не поняла Люба.
– Пусть уезжает домой. Я съездил в город, билет купил. Завтра за ней машину пришлю к подъезду к шести утра, отвезёт её на вокзал. Я на столе билет и деньги оставил. Скажи, пусть не боится, не приду, у меня суточное дежурство. Скажи ей Люба, что потом все формальности решим, позже, мне успокоиться надо. Я сам себе противен.
– Подожди, капитан, может торопишься? Наладится ещё всё. Ты же любишь её.
– Поэтому пусть уезжает. Я ей всё могу простить, но измену не прощу никогда.
Пётр поднялся со скамейки и сунул Любе в руки ключ.
– Сделай как я прошу.
Подошел к ожидающей его машине, сел и уехал.
– Чего ему надо было? – спросила Вика у вернувшейся Любы.
– Вика, он просит тебя уехать. Билет и деньги дома оставил на столе, завтра за тобой машина к шести утра приедет, отвезёт на вокзал. Пётр сказал, чтобы не боялась, он не придёт, дежурство у него. Держи, – и Люба протянула Вике ключ.
– Да это не он меня просит уехать, я сама с ним жить не буду.
Вика долго и путанно ругала мужа. Эдуард не выходил с кухни, а Люба терпеливо ждала, когда Вика выговориться.
– Люба, проводи меня до дома, я боюсь его. Он хоть и сказал, что не придёт, да я ему не верю, – наконец сказала она.
В квартире всё было так, как они оставили: в коридоре лежала сброшенная одежда, в комнате на полу валялись два стула, и окно всё также впускало поток свежего воздуха. На столе лежал железнодорожный билет, паспорт Вики и стопочка денег.
– Я пойду, – устало сказала Люба. Она не произнесла больше ни слова и, выйдя из квартиры, почувствовала облегчение. Вернулась домой и занялась дочкой, накормила её, искупала и, уложив в постель, долго читала сказки. Эдуард в спальню не заходил, сидел в комнате перед телевизором. Лишь после того, как жена ушла на кухню, разделся и лёг в постель.
А Люба села на край табуретки и замерла, такая усталость напала на неё, что не было сил встать.
«Теперь стало хуже, чем было. Лучше бы я не ходила сегодня к Вике», – думала она.
Ей вдруг так захотелось почувствовать рядом с собой мужа, прижаться к нему, и услышать хоть что-нибудь, любое слово, только не молчание. Она прошла в спальню и легла рядом с Эдуардом. Чувствовала, что он не спит, но начать разговор сама не могла. Она лежала на спине, и из-под прикрытых век тихо катились по щекам слезы. Неожиданно горячий комок, который весь день так мучительно обжигал ей грудь, прорвался, и Люба уже не сдерживала себя. Она натянула на голову одеяло, рыдала безудержно до тех пор, пока не услышала, как Эдуард поднялся, взял свою подушку и ушёл спать на диван в комнату.