Иваницкий крайне скупо поведал Макарию грустную историю о неизданном альбоме, но в пересказ того, что было изображено на фресках, вдаваться не стал.
– Он сказал: «Я искусствовед, а не историк религии. Меня больше интересовало не то, что изображено, а то, как». Он явно уходил от ответа. Когда же я спросил, где хранятся снимки, которые делались во время работы над альбомом, он деланно засмеялся и произнес: «Молодой человек, столько лет прошло! Нет уже никаких снимков. Все выброшено на помойку и забыто». О вас, Олег Викторович, он так ничего и не сказал.
– С нами он был немногим более открытым, – произнес Матвей.
– И все же я уверен, что кто-то успел побывать передо мной и напугать его. А после меня пришел еще раз.
– Эх, Пал Палыч, друг мой сердешный, – покачал головой фотограф. – Происходящее мне нравится все меньше, но в милиции, боюсь, наш рассказ сочтут бредом сивой кобылы.
– До той поры, пока нам не удастся взять языка, – усмехнулся Матвей. Он вспомнил о странном нападении на них с Варей и размышлял, не связано ли оно с тем же делом.
– Для того чтобы взять языка, нужно идти в поиск, – сказал отец Евпатий. – Идти нам некуда, поскольку линия фронта в нашем деле отсутствует.
– Тогда нужно взять пленного, – улыбнулся теперь уже фотограф. – И я даже догадываюсь где.
Так и получилось, что они оказались в квартире Олега Викторовича. Все сошлись во мнении, что потрошить квартиру фотографа будут именно сегодня – «пока еще есть шанс, что Олег Викторович не опомнился, а фотографии и негативы еще не перепрятаны или не переданы органам», – сказал отец Евпатий. Иоанн потребовал, чтобы на встречу с фотографом сына сопровождал именно он. Сам настоятель вернулся в Алексеевскую: для всех внешних наблюдателей он должен был находиться вне всей этой истории, словно и не интересуясь ею. Если кто-то за ними следил, это по крайней мере должно было заставить его разделить силы. А если никто не следил – успокоить служителей его церкви, которые уже несколько дней оставались под началом одного Нахимова. Славившийся своим умением «решать проблемы», церковный эконом без присмотра мог наломать дров. Особенно в последний год.
Отец Евпатий решительно воспротивился тому, чтобы они все разом отправились к фотографу.
– Если в вашу квартиру сразу войдет несколько мужчин, взломщики не придут – ни сегодня, ни когда-либо еще. И пленный нам не светит. Поступим по-другому. Возвращайтесь домой. Отпустите жену – она и так уже, наверное, потеряла все нервы, сторожа ваши богатства – а у нее самой дома развал после посещения наших друзей. Сделайте единственную вещь: поднимитесь на пятый этаж и откройте лаз из вашего подъезда на чердак. На чердаке много голубиного помета?
– Голубиного помета?
– Ну да. На чердаке живут голуби. Если на чердак никто не лазит и его не чистят, там скапливаются тонны засохших испражнений «птицы мира». В этом случае, когда открывают лаз на чердак, вниз сыпется куча мусора, убрать которую не просто.
– Чердаки совсем недавно проверяли пожарные и кто-то еще из местной администрации. Думаю, ничего вниз не посыпется.
– Домофон только на вашем подъезде?
– Да.
– Тогда открывайте лаз и ждите. Мы заявимся вскоре после вас. Но войдем через другой подъезд.
Евпатий ловко срежиссировал их уход из «Макдональдса». Вышли по двое через два разных выхода. Потом и эти двойки разделились. Следуя инструкциям отца Евпатия, каждый из четверки – более или менее умело – постарался оторваться от возможных наблюдателей.
Встретившись у ближайшей к дому Олега Викторовича станции метро, Матвей, Макарий и Евпатий осторожно, сделав большой крюк и совершая все необходимые телодвижения, требуемые наказами ФСБ при угрозе слежки, добрались до дома фотографа.
Евпатий открыл дверь крайнего из подъездов. По очереди они зашли внутрь. Матвей поднялся на пятый этаж последним: лаз на чердак был уже вскрыт отцом Евпатием: на полу валялась перекушенная клещами дужка от замка.
Матвей поднялся по вмурованным в стену ступеням к темному зеву люка, взялся за края лаза и, подтянувшись, забрался на чердак. Рядом с ним мелькнуло мутное пятно фонарика.
– Свои, – прямо перед Матвеем появились темные фигуры Евпатия и Макария. – В какой подъезд нам надо?
Фотограф их не подвел. В другом конце чердака был виден отсвет от открытого люка. Троица благополучно добралась до него и спустилась вниз. Подумав, Евпатий вытащил из кармана кусок проволоки и, закрыв люк, замотал для верности дужки, на которых висел замок. Поскольку освещение в подъезде было скупым, открывал кто-то лаз на чердак или нет, с первого взгляда определить было трудно.