Дримеры бродяг дрожат и раскручиваются, являя мне высокие дома с красными черепицами из обожженной глины, просторные площади, на которые во время праздников рассыпаются с балконов лепестки роз; стремительные скачки по лесам, где смешивается зеленое и золотое. И что-то, чему нет определения – обряды, взмахи рук над темными головами, гортанные выкрики. Наш мир велик и много в нем того, что мне не суждено увидеть.
И служение в храме стало для меня не только почетным делом, но и возможностью приобщиться к таинству жизни. Перед главной жрицей я испытываю трепет и благоговение. Она служит Сомнии вот уже двадцать лет, предсказывает дни, благоприятные для походов и жемчужного сева, для празднеств и ритуалов. Она строга к нам, но как иначе, когда оцениваешь жизнь сквозь завесу видений и откровений? Остается только надеяться, что я оправдаю доверие, оказанное мне, и смогу стать достойной служительницей Сомнии.
Ивея расстроилась, когда узнала о моем решении. В этом мы всегда были разными. Она всю жизнь мечтала о замужестве, о семье, и еле пережила те два года, что значилась в качестве возможной нареченной Смотрителя. В день ее совершеннолетия к ней сразу явился Варду с предложением, и она с радостью согласилась. Нет, я рада за них, но для себя я не жажду такой участи. Не для того пережидала затворничество дома, чтобы к нему же и вернуться, пусть даже в статусе замужней женщины, которой открыто немного больше, чем невестам. Может, причиной тому стали рассказы отца и Габи, под которые прошло мое детство. И теперь осознание того, как много сокрыто в мире, бередит мою неискушенную душу, заставляет грезить о непонятном и отталкивать от себя простую девичью участь?
Хочу ли я любви? Глядя на то, как счастливы Варду и Ивея, или на маму с отцом, я, конечно, испытываю смутное желание, чтобы и со мной рядом был тот, кому ответит мое сердце. Но среди тех мужчин, что довелось мне встретить, никто не заставил замереть в предчувствии. Может, потому я и мечтаю о далеких краях, потому что влечет меня любовь, которой не найти здесь? В этом я – такая же наивная девчонка, как и остальные. И тогда, выходит, мое служение – не искреннее смирение перед Сомнией, а попытка обмануться? Слезы приходят сами собой, и я зачерпываю воду, чтобы одной солью смыть другую. Солнечный жар усиливается, и меня начинает клонить в сон. Все-таки ночные служения отнимают много сил.
Успокоившись, я поднимаюсь и бреду домой. Мама еще спит, а вот отец уже на ногах, проверяет снаряжение, но отвлекается от дел, чтобы обнять меня. Соседка из-за забора смотрит на нас, поджав губы – не пристало мужчине открыто проявлять свои чувства, пусть даже отцовские. Но нам все равно. В его сильных объятиях я вновь чувствую себя маленькой счастливой девочкой, которой неведомы страхи и сомнения.
- Ты сегодня рано, - говорит он.
- Меня отпустили отдохнуть, чтобы вернуться к полуночи. Сегодня ночью все послушницы остаются в храме, в ожидании знамения.
- Тебя уже допустили к подобной чести? – в его голосе слышится изумление.
- Да. Жрица строга ко мне, но, кажется, довольна тем, как я несу служение.
- Значит, я могу быть спокоен, что за время моего отсутствия тебя не выгонят с позором? – улыбка у отца светлая и лукавая.
В этом он весь: постоянно подшучивает над ритуалами, чем ужасно огорчает маму. Отца в наше селение принесло море. Вождь нарек его Ринадо, заново рожденный, ведь те, кто прибывает по лунной дороге, не помнят своей прошлой жизни. Отец быстро перенял наши обычаи, женился, стал охранником, а потом и предводителем каравана, но со своей участью так и не смирился.