Теперь он был начеку и не бросался в атаку опрометчиво. Я же воспользовался его осторожностью и без особого труда выиграл бой. Но, несмотря на победу, мне стиль ведения спарринга моего соперника понравился. Я подошёл к нему, и мы разговорились.
Его звали Василием, призван в армию он был из Арзамаса. Он утверждал, что каратэ никто его не обучал. Все удары, блоки и стойки он со своими единомышленниками разработал сам. У меня не было повода не верить ему. Так как чувствовалось в его технике ведения боя отсутствие догм, присущих каратэ.
С Василием мы подружились, стали часто приходить вместе в зал тренироваться и спарринговаться. От него я узнал, что, оказывается, офицеры сводят своих подчинённых в бой не просто так, а делают денежные ставки. Впрочем, это обстоятельство меня мало волновало, мне было интересно спарринговаться с различными представителями рукопашного боя. А таких в нашей большой части оказалось немало. Я дрался и с боксёрами, и с представителем корейского ушу, но чаще всего попадались всё же каратисты. Тем не менее, бойцов было ограниченное число. Офицерам приходилось с трудом находить из личного состава невыявленные таланты, так как после первого поединка становилось ясно, кто кого сильнее, а ставить на слабого никто не хотел.
Я стал понимать, что хороший боец есть предмет гордости командиров батарей. И неважно, тренирует ли боец своих командиров. Здесь важен престиж. Неоднократно я наблюдал, когда мне удавалось победить соперника, как светились маленькие, поросячьи глазки у моего комбата. Поэтому он и позволял мне некоторые вольности.
* * *Как-то вечером ко мне подошёл комбат и велел идти в зал. Я собрался и пошёл. В зале было несколько офицеров и один солдат. Он разминался в центре помещения. Я понял: сейчас будет поединок, и не ошибся. Переобувшись в кроссовки (спарринги у нас проводились в кроссовках, так как пол в зале был отвратительным), размялся и мы сошлись. Традиционный ритуальный поклон, заимствованный у японцев — и я разразился серией ударов. Мне было достаточно одного взгляда, чтобы понять: передо мной не боец. Поэтому не потребовалась разведка. Я с этим парнем решил покончить сразу. От каких-то из моих ударов противнику удавалось оборониться, часть из них он пропускал. Пытался идти в атаку, получалось у него не очень хорошо, но всё же один его удар достиг цели, и я получил кулаком в голову. Мне захотелось тут же ответить за свой просчёт, но мой противник остановился и попросил извинить его.
— Не извиняйся, — сказал я ему раздражённо, так как его извинения сорвали мою контратаку, — это же спарринг, а не бальный танец, где, если наступил на ногу барышне, нужно извиняться.
Мы продолжили бой. После того, как я провёл ему ещё с дюжину ударов, он меня умудрился каким-то образом достать ногой и вновь как-то очень виновато сказал:
— Прости!
Это выглядело, как будто извиняется провинившийся ребёнок, случайно разбивший вазу. Но ведь он явно не случайно меня ударил, а преднамеренно из кожи вон лез, чтобы достать меня своей ногой, проявлял всё своё мастерство, и теперь стоит и просит его простить. Нет, не будет ему прощения, подумал я, и после возобновления поединка так влепил по его голове, чтобы не было у него никакого желания просить у меня прощения. Офицеры были довольны, они получили зрелище, я был доволен победой. Как ни странно, мой противник тоже был доволен, только я не понял, чем. Улыбаясь, он подошёл ко мне, протянул руку и представился:
— Меня зовут Добрыня!
— Я так и думал, — съязвил я. — Никитич, видать?
Для меня он не представлял интереса. Поэтому я развернулся и пошёл одеваться.
* * *Прошло немало времени, прежде чем мы вновь увиделись. Однажды Добрыня пришёл к нам в казарму, нашёл меня, и спросил:
— Может, мы позанимаемся вместе?
Мне казалось, будто он боится меня, уж очень интонация у него была просящая.
— Опять будешь постоянно извиняться? Сегодня никак не получится.
Добрыня сказал своё «прости», развернулся и ушёл.
«Странно, — подумал я, — пришёл не сразу. Может, не решался, что-то думал. Уговаривать, чтобы я с ним позанимался, не стал. Чудной какой-то». Своей необычностью он меня всё же заинтересовал. И, хотя как партнёр по рукопашному бою он был никудышный, я решил познакомиться с ним поближе.
На следующий день я нашёл его сам. Когда я вошёл к нему в казарму, он сидел на своей койке и за тумбочкой писал в тетради. Подойдя к нему, я сказал: