Теодор Хорт молча слушал эти горестные излияния. А заговорив, не выказал удивления. Напротив, признался, что и его самого, причем уже давно, тоже одолевают мучительные сомнения. Тем не менее хотя бы теоретически в этой самой „цивилизации“ заключено много правильного и нужного. В самом деле — разве не в чудовищных условиях живут туземцы? Разве не мрут они как мухи от своей вопиющей нечистоплотности, от своих дикарских суеверий и отсутствия самых элементарных сведений о гигиене? Разве не трагична их жизнь, превратившаяся в выживание? Европа должна будет еще многое привить им, прежде чем они выйдут из состояния первобытной дикости. Прежде чем забудут свои варварские обычаи — перестанут, к примеру, приносить в жертву младенцев и больных или бессмысленно истреблять друг друга в межплеменных распрях. Покончат с рабством и каннибализмом, до сих пор кое-где еще бытующими. И наконец, разве не будет благом для них познать истинного Бога и заменить своих идолов Богом любви, справедливости и милосердия? Спору нет, здесь много негодяев, сюда стекается, быть может, все самое скверное, что только есть в Европе. Но разве этому нельзя воспрепятствовать? Жизненно необходимо, чтобы из Старого Света сюда шло добро. Не алчность торговцев с грязной душой, но законы, просвещение, наука, права, полагающиеся каждому человеку при рождении, христианская этика. И, вероятно, поворачивать вспять уже поздно, не так ли? И зряшной тратой слов были бы рассуждения о том, хороша ли колонизация или дурна, если бы конголезцам, предоставленным их собственной судьбе, без европейцев было бы лучше, чем с ними. Но поскольку задний ход дать нельзя, не стоит и предаваться праздным умствованиям: а не лучше ли было бы в свое время вообще не приходить сюда? Куда больше смысла в том, чтобы постараться вывернуть на верную дорогу. Ибо всегда остается возможность выпрямить ставшее кривым. Не так ли заповедал нам Христос?
Когда уже на рассвете Роджер Кейсмент спросил, можно ли ему, человеку светскому и не слишком религиозному, работать в одной из тех миссий, которые баптисты открыли в поселках по Нижней и Средней Конго, Теодор коротко рассмеялся и воскликнул:
— Да вас просто Бог послал! Супруги Бентли из миссии в Нгомбе-Лутете ищут помощника-мирянина, который бы вел у них всю бухгалтерию. И как раз теперь вы спрашиваете меня об этом! Таких совпадений не бывает! Вот к таким приемам порой прибегает Господь, чтобы напомнить нам о своем всеведении и о том, что отчаиваться нельзя!
И время — с января по март 1889 года, — проведенное Роджером в миссии, было хоть и кратким, но очень насыщенным и помогло ему выйти из сильно затянувшегося состояния неопределенности. Он получал всего десять фунтов в месяц, а из них должен был оплачивать стол и жилье, но, видя, как с утра до ночи ревностно и самоотверженно трудятся Уильям Холман Бентли и его жена, и разделяя с ними жизнь в миссии, которая была не только религиозным центром, лазаретом, пунктом вакцинации, школой, магазином, — там можно было провести досуг, получить утешение и добрый совет, — стал воспринимать всю авантюру колонизации как более разумную и все-таки несущую в себе цивилизаторскую идею. Ощущение это крепло, когда он замечал, что вокруг миссии образуется маленькая община африканцев, вошедших в лоно реформистской церкви и как внешним обликом своим, так и образом жизни — они разучивали псалмы и хоралы для воскресной службы, постигали грамоту и катехизис — доказывавших, что отринули прежние племенные обычаи и начали жизнь, которая соответствует требованиям современности и христианским заповедям.
Работа его не сводилась к ведению приходно-расходных книг. Со счетоводством он управлялся быстро. Роджер делал все, что было нужно: сметал листву и выпалывал сорняки на пустыре вокруг здания миссии — это была ежедневная борьба с упрямой травой, которая стремилась вновь и вновь захватить прогалину, откуда ее только что изгнали, — и подкарауливал леопарда, повадившегося таскать кур из птичника. По тропе или по реке в лодке доставлял больных, работников и грузы, пополнял припасы в лавке при миссии, где африканцы могли покупать нужный товар. Чаще всего совершался натуральный обмен, но в ходу были и бельгийские франки, и британские фунты стерлингов. Супруги Бентли подшучивали над его неспособностью к коммерции и говорили, что ему суждено будет разорить их — Роджер, которому все цены казались несуразно высокими, постоянно стремился продавать подешевле, хотя подобная расточительность лишала миссию какого бы то ни было дохода, помогавшего худо-бедно сводить концы с концами в рамках тощего бюджета.
Однако ни возникшая вскоре привязанность к чете миссионеров, ни удовлетворение, приносимое общими трудами, не давали Роджеру забыть о том, что ощущалось им с самого начала, — он здесь ненадолго. Работа, даже самая достойная и самоотверженная, обретала смысл, лишь если была проникнута той верой, что жила в душе Теодора Хорта и супругов Бентли, а у него отсутствовала, хотя он подражал выражениям их лиц и интонациям, когда читал и комментировал Священное Писание, учил африканцев катехизису или участвовал в воскресной службе. Роджер, не атеист и не агностик, был всего лишь безразличен к Богу, чье бытие — существование „первичного принципа“ — не отрицал, но и раствориться в чувстве братского единения с другими верующими, ощутить, что приведен к некоему общему знаменателю, не мог. Путаясь и смущаясь, он неуклюже попытался было объяснить все это Теодору Хорту. Тот успокоил его: „Прекрасно понимаю вас, Роджер. Господь действует своими методами. Он будоражит, беспокоит, заставит нас искать. И так — до тех пор, пока однажды не воссияет свет и нам не предстанет Он. Так и будет, вот увидите“. Но, по крайней мере, за эти три месяца подобного не произошло. И сейчас, в 1902-м, спустя тринадцать лет, отношение Роджера к религии по-прежнему так и не определилось. Лихорадка прошла, и он, сильно исхудалый, от слабости еще нетвердо держась на ногах, вернулся к исполнению консульских обязанностей. Нанес визит генерал-губернатору и другим важным лицам. Снова стал по вечерам играть в шахматы и бридж. Сезон дождей был в самом разгаре и должен был продлиться еще много месяцев. В конце марта 1889 года, когда истек срок контракта с преподобным Уильямом Холманом Бентли, Роджер впервые за последние пять лет отправился в Лондон.
Глава V
— Горы пришлось свернуть, чтобы проникнуть сюда, — сказала Элис вместо приветствия и протянула ему руку. — Думала, ничего не выйдет. Однако же вот она я.