Чтобы избавиться от страшного воспоминания о пари Фиделя Веларде и Альфредо Монтта, решили, что завтра устроят себе передышку. И наутро, вместо того чтобы продолжать опрос и сбор свидетельских показаний, отправились купаться. Несколько часов кряду ловили сачками бабочек, покуда ботаник Уолтер Фолк искал в лесу орхидеи. Те и другие изобиловали в этом краю, как и москиты, и летучие мыши, которые по ночам, бесшумно приблизившись, кусали собак, лошадей, кур, иногда заражая их бешенством, так что приходилось во избежание эпидемии убивать животных и потом сжигать туши.
Кейсмент и его коллеги дивились невиданному разнообразию, размерам и красоте порхавших невдалеке от реки бабочек всех форм и расцветок, и, когда они грациозно присаживались на листок или цветок, кропя его пятнышками тени, самый воздух, казалось, обретал неяркое сияние, и легче становилось сносить то моральное уродство, с которым сталкивались они на каждом шагу в этом краю, до дна переполненном злом, алчностью, страданием.
Уолтер Фолк, пораженный количеством орхидей на ветвях высоких деревьев, любовался изысканной и нежной окраской их лепестков, будто подсвеченных изнутри. Он сам не срезал их и спутникам своим не позволял. И долго рассматривал цветы в лупу, фотографировал их, что-то записывал в блокнот.
На фактории „Оссиденте“ Роджер понял наконец, как устроена и действует „Перувиан Амазон компани“ во всей ее совокупности. Вероятно, сначала между белыми и индейцами существовало нечто вроде договора. Теперь он отошел в область истории, поскольку туземцы не желали отправляться в сельву добывать каучук. И тогда работы начинались с облавы. Индейцам не платили ни гроша. Со склада выдавали необходимый инвентарь — ножи, чтобы делать насечки на стволах, жестянки для латекса, корзины, куда складывали шары каучука, а также семена, кое-что из одежды, фонари, провиант. Цены назначала компания, причем так, что долг индейца постоянно рос и он всю жизнь отрабатывал его. Управляющие, поскольку они получали не жалованье, а комиссионные, требования предъявляли неумолимые — каучука должно быть как можно больше. Каждый сборщик проводил в сельве по пятнадцать дней, оставляя жену и детей на положении заложников. Управляющие и надсмотрщики, распоряжаясь ими по своему усмотрению, использовали их и как прислугу, и для любовных утех. Все они держали целые гаремы наложниц — среди них были девочки, еще не достигшие половой зрелости, — и менялись ими по первой прихоти, хотя порой ревность и заставляла сводить счеты друг с другом пулей или кулаком. Через пятнадцать дней сборщики возвращались, приносили и сдавали каучук. Весы неизменно показывали меньше, чем было на самом деле. Если за три месяца не набиралось тридцати килограммов, индейца наказывали — сажали в колодки, пороли, отрезали уши и нос, а в особо тяжких случаях — пытали и убивали его самого и его семью. Трупы не хоронили, а, оттащив в лес, оставляли на растерзание зверям. Каждые три месяца катера и пароходики приходили забрать каучук, к тому времени уже окуренный, вымытый и пересыпанный тальком. Груз из Путумайо везли иногда в Икитос, а иногда — прямо в Манаос, откуда экспортировали в Европу и Соединенные Штаты.
Роджер убедился, что большая часть надсмотрщиков никаким полезным трудом не занималась. Все они были всего лишь тюремщиками и палачами. Целый день валялись на боку, курили, пили, развлекались как и чем могли — играли в мяч или рассказывали анекдоты. Все работы выполняли туземцы: строили дома, перестилали поврежденные дождем крыши, чинили лестницу, ведущую вниз к причалу, стирали, мыли, стряпали, таскали тяжести, а в немногие свободные часы еще возделывали землю, плодами которой кормились.
Кейсмент прекрасно понимал, в каком состоянии духа пребывали его коллеги. Если даже он, человек, который думал, что после двадцати лет в Африке удивить его уже трудно, был здешними событиями ошеломлен и повергнут в глубочайшую подавленность, что же говорить обо всех прочих, проведших всю жизнь в цивилизованном обществе и уверенных, что и во всем остальном мире законы, церковь, полиция, добропорядочность и мораль не дают людям превращаться в зверей.
Он хотел остаться в Путумайо, чтобы сделать свой отчет как можно более полным, но не только поэтому. Было еще и желание получше узнать человека, который казался ходячим воплощением жестокости этого мира, — Армандо Норманда, управляющего факторией „Матансас“.
Имя этого человека было у всех на устах: от самого Икитоса шла молва о творимых им омерзительных жестокостях, и Роджер, которого эти истории навязчиво преследовали даже во сне, просыпался посреди ночи весь в поту, с бешено колотящимся сердцем. Он был уверен, что в рассказах барбадосцев много преувеличений, порожденных, как водится у обитателей этого края, чересчур пылким воображением. Но пусть даже и так — одно то, что Норманд сумел сотворить вокруг себя такую мифологию, свидетельствовало, сколь бы невероятным это ни казалось: он сумел превзойти зверством Абелярдо Агеро, Альфредо Монтта, Фиделя Веларде, Элиаса Мартиненги.
Никто в точности не знал, кто он по национальности — перуанец, боливиец или англичанин, — однако все единодушно утверждали, что ему не более тридцати лет и что он учился в Англии. Хуан Тисон говорил, что в Лондоне он получил диплом бухгалтера.
Он был мал ростом, тщедушен и очень уродлив. Но, по словам барбадосца Джошуа Дайалла, от его неказистой фигурки веяло какой-то зловещей силой, вселявшей трепет в каждого, на кого падал его взгляд — пронизывающий и ледяной, как у змеи. Дайалл уверял, что не только туземцам, но и „мальчикам“, и даже надсмотрщикам делалось не по себе в его присутствии. Потому что в любую минуту Армандо, не меняя пренебрежительно-безразличного выражения, с каким взирал он на все вокруг, мог приказать вытворить — или исполнить самолично — какое угодно зверское издевательство. Дайалл рассказывал Роджеру и другим членам комиссии, как в Матансасе он приказал ему убить пятерых индейцев, не принесших нужное количество латекса. Двоих надсмотрщик просто застрелил, но управляющий потребовал, чтобы двум следующим он раздавил яички тяжеленным каменным пестом. Последнего велел задушить голыми руками. И, пока продолжалось все это, сидел, лениво покуривая, на бревне и наблюдал, причем на его красном лице не дрогнул во все время экзекуции ни один мускул.
Другой надсмотрщик, Сифорд Гренич, несколько месяцев проработавший вместе с Нормандом на фактории, поведал, что тот имел обыкновение засовывать во влагалище своим наложницам стручок жгучего перца и наслаждаться их воплями. Гренич уверял, что лишь так Норманд мог возбудиться и овладеть кем-нибудь. За ним одно время водилась и другая забава — провинившихся подтягивали цепью к вершине высокого дерева и сбрасывали вниз: Норманд получал удовольствие, видя, как раскалывается череп, ломаются кости или, попав между зубами, откусывается кончик языка. Третий надсмотрщик, тоже служивший под началом Норманда, свидетельствовал перед комиссией, что еще больше самого управляющего индейцы боялись его пса, натасканного набрасываться на жертву и рвать ее клыками.
Соответствуют ли истине все эти чудовищные факты? Роджер Кейсмент, перебирая в памяти события прошлых лет, говорил себе, что все же никого из той обширной коллекции негодяев, которую он собрал в Конго, власть и безнаказанность не доводили до таких крайностей. И потому с особым, почти извращенным интересом хотел посмотреть на Норманда, послушать его, увидеть, как он держится, понять, откуда взялся. Узнать, что может сказать по поводу злодеяний, которые ему приписывают.
Из „Оссиденте“ Кейсмент и члены комиссии на том ж самом катере „Велос“ отправились на факторию „Буэн-Ретиро“. Она, хоть и была меньше всех предшествующих, тоже напоминала крепость и была огорожена частоколом с часовыми у ворот. Здешние индейцы казались нелюдимы и дики по сравнению с уитото. Ходили полуголыми, в одних набедренных повязках. На ляжках у двоих туземцев Роджер впервые увидел буквы KA — тавро „Перувиан Амазон компани“. Оба индейца казались старше остальных. Он попытался заговорить с ними, но они не понимали ни испанского, ни португальского, ни языка уитото, на котором обратился к ним Фредерик Бишоп. Позднее, проходя по фактории, он заметил еще нескольких людей с клеймами. От одного из служащих узнали, что не меньше трети здешних индейцев носят такие знаки на теле. Прекратилась эта практика лишь несколько недель назад, когда компания Хулио Араны согласилась допустить комиссию в Путумайо.