В Манаосе, куда Роджер прибыл в середине декабря, ему, стало получше. В ожидании парохода, идущего в Пара и на Барбадос, он, запершись в гостиничном номере, смог поработать всласть, добавляя новые подробности и уточнения к своему отчету. Он повидался с британским консулом, и тот сообщил, что бразильские власти остались глухи к его требованиям и не приняли никаких мер, чтобы задержать Монтта, Агеро и других беглецов. Ходят упорные слухи, что былые сподвижники Хулио Араны сейчас работают на строительстве железной дороги Мадейра — МаморЕ.
Неделю в Манаосе Роджер вел аскетический образ жизни и по вечерам на поиски приключений не выходил. Лишь прогуливался по берегу реки или по улицам, а если не корпел над отчетом, по многу часов кряду штудировал книги по истории Ирландии, рекомендованные ему Элис Степфорд Грин. Опьяняясь прошлым своей страны, он забывал на какое-то время ужасы Путумайо, интриги, обманы и всепроникающую, вездесущую грязь растленной политики. И все же отвлекаться удавалось не всегда, потому что он постоянно помнил, что еще не завершил своего дела и в Лондоне должен будет довести его до конца.
Семнадцатого декабря он отплыл в Пара, где получил наконец депешу из министерства. Там ознакомились с его телеграммами, посланными из Икитоса, и приняли к сведению, что, несмотря на обещания перуанского правительства, никаких реальных шагов по устранению беззаконий предпринято не было, более того — преступникам позволили скрыться.
В канун Рождества он тронулся на Барбадос; пассажиров было очень мало. Путешествие прошло спокойно. В Бриджтауне министерство забронировало для Кейсмента место до Нью-Йорка на пароходе „Теренс“. Британские власти решили весьма энергично взяться за британскую же компанию, повинную во всем, что творилось в Путумайо, и желали заручиться содействием Соединенных Штатов, чтобы вместе с ними направить протест перуанскому правительству, не желающему отвечать на требования международного сообщества.
В столице Барбадоса Роджер, ожидая своего рейса, вел жизнь столь же целомудренную, как и в Манаосе: ни разу не был в общественных банях, не решился ни на какие эскапады. У него начинался очередной период полового воздержания — из тех, что продолжались порой по нескольку месяцев. И обычно мысли его обращались к религии. Здесь он ежедневно бывал у патера Смита. Вел с ним долгие разговоры о Новом Завете, который неизменно возил с собой во всех странствиях. Время от времени перечитывал его, чередуя со стихами Йейтса — многие он знал наизусть. Слушал мессу в монастыре урсулинок и, как уже бывало с ним раньше, захотел причаститься. Он сказал об этом патеру, и тот напомнил, что Роджер принадлежит не к католической церкви, а к англиканской. Но если хочет обратиться, он, Смит, готов направлять его первые шаги. Роджер всерьез размышлял об этом, но вспомнил, что на исповеди придется рассказывать о слабостях и грехах вот этому же доброму другу-патеру.
Тридцать первого декабря „Теренс“ взял курс на Нью-Йорк, а по прибытии туда Роджер сразу же, не успев даже поглядеть на небоскребы, поездом отправился в Вашингтон. Британский посол Джеймс Брайс удивил его, сообщив, что президент Соединенных Штатов Уильям Говард Тафт намеревается дать ему аудиенцию. Президент и его советники желали из первых уст — непосредственно от него, сэра Роджера — узнать, что же происходит в Путумайо, благие ли цели преследует кампания, поднятая в Америке и в Англии разными церквами, гуманитарными организациями, журналистами и либеральной общественностью или же все это — не более чем демагогия и бессовестное преувеличение, как утверждают перуанское правительство и каучуковые короли?
Кейсмент, к которому все обращались теперь „сэр Роджер“, был принят в резиденции посла едва ли не с королевскими почестями. Прежде всего он отправился в парикмахерскую привести в порядок прическу, бороду и ногти. А затем — обновить свой гардероб в фешенебельных магазинах американской столицы. В эти дни он часто задумывался о странных перепадах своей жизни. Еще две недели назад ему, затравленно сидящему в номере скверной икитосской гостиницы, грозила смерть, а сегодня он — ирландец, мечтающий о независимости своей страны, — представляет здесь британскую корону и должен убедить президента Соединенных Штатов, что необходимо помочь Великобритании и вместе с нею потребовать у правительства Перу положить конец преступлениям в Путумайо. Что-то абсурдное есть во всем этом, что-то похожее на драму, неожиданно переходящую в водевиль.
Три дня, проведенные в Вашингтоне, были головокружительны: Роджер ежедневно сидел на совещаниях в Государственном департаменте, а потом имел долгую личную беседу с госсекретарем. На третий день в Белом Доме его принял президент. Перед тем как начать свой отчет о Путумайо, Роджер испытал нечто вроде мгновенного умопомрачения — ему вдруг показалось, что он представляет здесь не Британскую империю, а только что образованную Ирландскую республику. И ее временное правительство направило его в Вашингтон для объяснения тех причин, которые побудили подавляющее большинство ирландцев отдать свои голоса на плебисците за выход из состава Соединенного Королевства и провозгласить независимость. Новая Ирландия желает поддерживать отношения дружбы и взаимовыгодного сотрудничества с Соединенными Штатами, разделяя их приверженность демократии и памятуя, сколь многие ее граждане — ирландцы по происхождению.
Роджер Кейсмент выполнил поручение безупречно. Встреча продлилась втрое дольше запланированного времени, ибо сам президент Тафт, очень внимательно выслушавший отчет о положении в Путумайо, принялся расспрашивать обо всех подробностях, а потом попросил высказаться о том, как именно следует воздействовать на перуанское правительство, чтобы пресечь преступления в каучуконосных регионах. И с одобрением принял слова Роджера, сказавшего, что следует открыть в Икитосе консульство США, которое вместе с британским предавало бы гласности все случаи злоупотреблений и беззаконий. И в самом деле, спустя несколько недель в Икитос на должность консула был направлен карьерный дипломат Стюарт Дж. Фуллер.
Убедительней всяких слов о том, что отныне США будут самым действенным образом сотрудничать с Великобританией, не давая замалчивать и утаивать бедственное положение амазонских индейцев, были те непритворные негодование и изумление, с какими президент Тафт и его советники слушали рассказ Роджера.
Вернувшись в Лондон, он, несмотря на то что скверно чувствовал себя от безмерного утомления и давних недугов, рьяно взялся за новый отчет для министерства, доказывая — перуанское правительство не провело никаких обещанных преобразований, „Перувиан Амазон компани“ же фактически проигнорировала все инициативы, сделала невыносимой жизнь судьи Карлоса Валькарселя, положило под сукно дело о покушении на Ромуло Паредеса, которого пытались убить за беспристрастную оценку происходящего на факториях Араны, где он провел четыре месяца — с 15 марта по 15 июля. Помимо этого, Роджер начал переводить на английский выдержки из свидетельских показаний, бесед и разнообразных документов, предоставленных ему редактором „Эль Орьенте“. Эти материалы значительно обогатили его собственный отчет.
Все это он делал вечером и ночью, потому что днем в министерстве шли бесконечные совещания, где у Роджера все, начиная с самого министра, постоянно просили новых и новых сведений, советов и предложений относительно действий британского правительства. Зверства, которые творит в Амазонии фирма Хулио Араны, зарегистрированная в Лондоне, вызвали широкую кампанию протеста, начатую Обществом борьбы с рабством, газетой „Истина“, а теперь поддержанную либеральной прессой вкупе с многочисленными религиозными и гуманитарными организациями.
Роджер требовал немедленно опубликовать свой „Отчет о Путумайо“. Он утратил всякую надежду, что методы тайной дипломатии, которыми британское правительство пыталось воздействовать на президента Легию, приведут хоть к какому-то результату. И сэр Эдвард Грей, поборов сопротивление кое-кого из своих коллег, наконец признал его правоту и провел публикацию решением кабинета. Отчет должен был называться „Синей книгой“. Роджер, беспрестанно куря и выпивая неимоверное количество кофе, не спал ночей, внося последние поправки в текст.
Когда же окончательный вариант был наконец отправлен в печать, Кейсменту стало так плохо, что он побоялся оставаться один и перебрался в дом своей приятельницы Эллис Степфорд Грин.