Планкетт привез из Ирландии ошеломительные известия. По его словам, размежевание „волонтеров“ по отношению к войне многое прояснило. При том что огромное большинство их по-прежнему поддерживало Джона Редмонда и считало, что с Британской империей следует сотрудничать, а потому и не уклоняться от призыва на военную службу, все же было и несколько десятков тысяч человек, которые представляли собой настоящую армию — сплоченную, единую, ясно сознающую свои цели — и были готовы сражаться и пасть за Ирландию. Теперь они тесно взаимодействовали с ИРБ и с „Ирландской гражданской армией“, созданной марксистами и анархо-синдикалистами Джимом Ларкином и Джеймсом Коннолли. Даже Шон О'Кейси, так свирепо нападавший прежде на „волонтеров“ и называвший их „гнусными буржуа и мерзкими папистами“, стал снисходительнее относиться к идее совместных действий. Временный комитет, руководимый Томом Кларком, Патриком Пирсом и Томасом Макдонахом, не покладая рук готовил вооруженное восстание. Обстоятельства тому благоприятствовали. Мировая война предоставляла единственный в своем роде шанс. Успех зависел от того, пришлет ли Германия полсотни тысяч винтовок и сумеет ли одновременно с началом восстания ударить по ирландским портам, где базируются корабли Королевского флота. Совместное выступление может оказаться решающим для победы немцев. Ирландия станет наконец свободной и независимой. Роджер был с ним вполне согласен и сказал, что и сам давно уже полагает точно так же и именно во исполнение этой цели сидит сейчас в Берлине. И недаром так настойчиво требует, чтобы наступательные действия германского флота и сухопутных сил стали conditio sine qua non[19] для восстания. В противном случае оно потерпит неминуемое поражение, ибо силы слишком неравны.
— Но вы забываете, сэр Роджер, — перебил Планкетт, — что есть еще один фактор, перевешивающий численность солдат и количество оружия. Это мистическая сила патриотизма. Мы обладаем ею, англичане ее лишены.
Разговор этот происходил в полупустом кафе. Роджер пил пиво, Планкетт — прохладительное. Оба курили. Планкетт, который говорил так, будто впал в транс, уже успел рассказать, что его дом в дублинском предместье Киммидж превратился в оружейную мастерскую, где изготовляют гранаты, бомбы, штыки, пики, флаги. И добавил, что Временный комитет принял решение скрыть от Оуина Макнилла соглашение с немцами.
— Как можно утаить подобное от того, кто создал „Ирландских волонтеров“ и по сию пору остается их руководителем? — удивился Роджер.
— Мы все преисполнены к нему глубочайшего уважения и не подвергаем сомнению ни его патриотизм, ни порядочность, — ответил Планкетт. — Но профессор Макнилл слишком мягкотел. Верит в возможность убеждения, в мирные методы. Мы сообщим ему о начале восстания, когда будет уже слишком поздно остановить его. И тогда он, без сомнения, окажется на баррикадах плечом к плечу с нами.
Роджер не спал ночей, вместе с Планкеттом готовя подробный 32-страничный план восстания. Его представили и в германский МИД, и в Адмиралтейство. В плане указывалось, что британские войска в Ирландии, распыленные по нескольким гарнизонам, легко могут быть блокированы. Дипломаты, чиновники и офицеры как завороженные слушали юного калеку в костюме, напоминающем клоунский: начиная говорить, Джозеф преображался и во всеоружии своего могучего интеллекта с математической точностью доказывал все преимущества, которые проистекут от согласованных действий германских вооруженных сил и ирландских революционеров. На знавших английский самый стиль его возвышенно-свирепого красноречия производил особенно сильное впечатление. Но даже и те, кто не понимал ни слова и должен был дожидаться перевода, не могли оставаться равнодушными к тому, с каким неистовым накалом звучали непонятные слова, как бешено жестикулировал этот хилый и болезненный посланец ирландских республиканцев.