Минули годы, прежде чем Роджер Кейсмент вошел в пантеон героев борьбы за независимость Ирландии. Хитроумная кампания британских спецслужб, которые опубликовали выдержки из его тайных дневников, призванные опорочить его, увенчалась успехом. И по сию пору не померк мрачный ореол гомосексуалиста-педофила, сопровождавший его на протяжении всего XX века. Он стал у себя на родине фигурой неудобной, потому что в Ирландии, до самого недавнего времени официально придерживавшейся строжайших правил морали, одно лишь подозрение в „сексуальном извращении“ непоправимо позорило человека и навсегда лишало его уважения общества. И большую часть XX века имя Кейсмента, его свершения и выпавшие на его долю испытания упоминались лишь в специальных исторических трудах, в газетных статьях, в политологических исследованиях — как правило, принадлежавших перу британских авторов.
Но по мере того, как происходила коренная ломка устоявшихся стереотипов — и прежде всего в сфере сексуальности, — имя Роджера Кейсмента, пусть не сразу, пусть со множеством оговорок и многозначительных ужимок, стало пробивать себе дорогу, пока наконец этот человек не был признан выдающимся борцом против колониализма, защитником прав человека и первобытных туземных культур, пожертвовавшим своей жизнью ради независимости Ирландии. Его соотечественники медленно, не сразу, но все же были вынуждены признать, что этот герой и мученик — не кладезь добродетелей, не абстрактное и бесплотное олицетворение неких принципов, но живой человек, сотканный из противоречий и контрастов, слабостей и величия, поскольку во всяком человеке, как писал Хосе Энрике Родо, заключены многие люди, а это значит, что ангелы и демоны перемешаны в его душе самым невероятным образом.
Не стихли и, вероятно, никогда не стихнут споры вокруг так называемых „Черных дневников“. Существовали они на самом деле или нет? И сам ли Роджер Кейсмент вел их? Его ли рука заполняла страницы отвратительными непристойностями? Или записки были сфальсифицированы британской контрразведкой ради того, чтобы, помимо физической, учинить над бывшим дипломатом казнь еще и моральную, и политическую — в назидание всем потенциальным изменникам. Десятки лет кряду британское правительство, объявив это государственной тайной, не позволяло независимым историкам проводить графологическую экспертизу, и это упорное нежелание, разумеется, давало серьезные основания подозревать, что дневники Кейсмента — искусная подделка. Когда же относительно недавно доступ к ним был открыт, ни научные исследования, ни выводы ученых-историков не смогли внести окончательную ясность в этот вопрос. И, вероятно, споры о нем будут идти еще долго. Что само по себе вовсе не плохо. Неплохо и то, что не удается дать однозначную оценку фигуре Роджера Кейсмента — и это доказывает, что человек — существо, не поддающееся исчерпывающим определениям и неизменно ускользающее из любых теоретических и рационалистических сетей, в которые его тщатся уловить. У меня, как у автора романа о Кейсменте, сложилось впечатление, что он и в самом деле вел свой дневник, но записывал в него эпизоды и события, которых не было в действительности, ибо в них так много преувеличений и явного вымысла, что поневоле кажется — Роджер поверял бумаге то, что хотел бы, но не смог прожить на самом деле.
В 1965 году правительство Гарольда Вильсона наконец разрешило вернуть останки Кейсмента на родину. Двадцать третьего февраля на военном самолете они были отправлены в Ирландию и там встречены с почестями, подобающими национальному герою. На четверо суток гроб был выставлен в часовне гарнизонной церкви Сердца Христова, и за это время отдать последнюю дань уважения Кейсменту пришло множество народу — несколько сот тысяч человек. В дождливое серенькое утро траурный кортеж проследовал к зданию Дублинского почтамта, в котором в дни Пасхального восстания находился штаб восставших, а затем — на кладбище Гласневин, где прах Кейсмента с воинскими почестями был предан земле. Надгробное слово произнес сподвижник Роджера Кейсмента — Эймен де Валера, видный участник восстания 1916 года, первый президент Ирландии, поднявшийся, можно сказать, с одра смертельной болезни и высказавший слова, которыми провожают в последний путь только великих людей.