— Не мешайте совершиться правосудию Божию, — сказал рыцарь в стальных латах. — Если мое обвинение кажется вам несправедливым, зачем вы ропщете? Господь Сам покарает меня, склонив весы победы в сторону моею противника.
Он продолжал:
— Граф Жофруа, я обвиняю тебя в том, что ты обманул правосудие, возведя страшную клевету на девушку, провинившуюся только в том, что она назвала тебя настоящим именем, ибо разве не был ты палачом по отношению к бедным людям, поселившимся на твоей земле?! Разве не отнимал ты у них как ростовщик, последние крохи? разве хоть раз тронули тебя их слезы?
И, протянув руку по направленно к Жофруа, он воскликнул:
— Я вызываю тебя, палач и обманщик правосудия, во имя поруганной тобою правды человеческой и Божеской.
Мертвое молчание воцарилось на арене.
Слышно было только, как лошади грызли удила или рыли кованым копытом песок арены.
На мгновение у всех мелькнула мысль, что рыцарь в стальных вороненых латах — тот самый, что несколько дней тому назад разбил конвой, сопровождавший оскорбительницу Жофруа на место казни.
Многие передавали шепотом друг другу это соображение.
Но все равно это обстоятельство не меняло дела.
Рыцарь, отбивший девушку, заблуждался он или нет, действовал во имя правосудия. Конечно, он употребил насилие, но и всякий другой рыцарь на его месте поступил бы так же, ибо нельзя было терять времени, когда уже топор висел над головой жертвы.
Теперь уже положение представлялось всем более серьезным, чем вначале.
На графа Жофруа взводились тяжелые обвинения. Косвенно они касались и всего рыцарства, и, конечно, рыцарь, вызвавший Жофруа, должен был понимать это.
Вызывая Жофруа, он не только защищал правосудие, — он защищал честь рыцарства.
И когда послышался топот коней обоих противников, многие сказали в сердце своем:
— Боже, подай свою мощь правому.
Рыцари сшиблись посредине арены, против королевской ложи.
Пока они бились на копьях.
От могучих ударов из их щитов полетели искры. Но ни тот, ни другой не качнулся в седле. Только кони поднялись на дыбы, осев на задние ноги и зарыв копыта в песок по самые бабки, так что хвосты их легли на песок.
После второй схватки вместе со стуком насталенных наконечников копий о сталь щитов послышался громкий, сухой треск.
Древки копий сломались.
Рыцари обнажили мечи.
Рыцарь в вороненых латах отбросил свой щит, измятый ударами противника, и, подняв меч обеими руками и подавшись всем корпусом вперед, глубоко кольнул бока коня острыми шипами наколенников.
Конь вздрогнул и, раздув ноздри, с свободно повисшими, отделанными в серебре поводьями, ринулся навстречу Жофруа, недвижно остановившемуся на месте последней схватки, прикрывшемуся шитом и поднявшему меч несколько наклонно вдоль шеи коня.
Он ждал противника, уверенный в своей победе.
Он готовился нанести ему удар в левую сторону груди, ничем теперь незащищенною, кроме брони.
И когда Винцент Фламелло, ибо это был он, был всего на расстоянии шага от него, он быстро поднял щит над головою и, скрывшись совсем под ним, взмахнул мечом.
Но Жофруа не мог предвидеть одного обстоятельства…
Для более сильного удара Фламелло поднялся на стременах во весь рост, и меч Жофруа скользнул только по его ноге несколько выше колена…
В ту же минуту щит Жофруа раскололся на две половины, и сам он с разрубленною головой свалился на землю.
Поединок кончился.
Около Жофруа хлопотали врач, его оруженосец и слуги.
Фламелло остановился против ложи короля и поднял забрало.
— Великий король, — сказал он, — Бог покарал виновного… Ты, наш земной властелин, возьми под свою защиту невинно оклеветанных графом и бедных людей, ставших нищими через его жадность к золоту.
Сказав это, он повернул коня и направил его через арену к выездной арке.
А над трупом Жофруа высоко в небе каркал ворон.
Тихо было на арене, на трибунах и в королевской ложе.
Только карканье ворона одно звучало в вышине.
При въезде на арену Фламелло записался рыцарем «Большого Меча».
Кто-то вспомнил, что орден Большого Меча теперь уже не существует, но знали также, что основатель ордена — великий ученый муж, постигший тайны природы, и о нем ходила легенда, что он жив и посейчас.
Рыцарь Большого Меча появился неожиданно и исчез, не сказав о себе больше ни слова.
И он казался многим, как перст судьбы, как вставший из могилы один из тридцати, когда-то составлявших орден.