Они оба молчали.
Они были уже очень далеки от места их первой встречи, когда «алхимик» остановился и сказал:
— Ну, вот, мы и пришли.
Перед ними был большой трехэтажный дом с маленькими темными окошками и двумя подъездами. Каменные ступеньки, которые вели к подъездным дверям, были сплошь покрыты тонким липким слоем грязи. Такую же гряз рыцарь Большого Меча ощутил под своими ногами на каменной лестнице, когда «алхимик» отворил дверь, и они вошли в дом и стали подниматься по лестнице.
Удушливый, смрадный запах стоял на лестнице.
«Алхимик» жил на третьем этаже, и рыцарь Большого Меча порядочно устал, пока добрался до его комнаты. Все-таки он чувствовал себя много лучше в этой комнате. От вони на лестнице, от усталости у него начинала болеть голова, а в комнате было светло и воздух был чище.
Он обрадовался и тому, что светло, и тому, что открыта форточка в окошке, и тому, что около окошка увидел большое покойное кресло.
Он сейчас же забрался на это кресло.
«Алхимик» снял крылатку и сел против него на стуле.
— Расскажите мне, — сказал он, — как вы клялись на листах скорби.
Рыцарь Большого Меча ждал именно этого вопроса и только попросил «алхимика» подождать, пока он отдохнет.
Потом он приступил к рассказу.
Сначала он рассказал о книге, из которой узнал о рыцаре Фламелло, о графе Жофруа и об алхимике, затем передал историю своего знакомства с этим алхимиком.
Со всеми подробностями он рассказал, как алхимик посвятил его в рыцари и заставил поклясться на листах скорби.
Когда он кончил, «алхимик», сидевший теперь перед ним на стуле и внимательно его слушавший, сказал:
— Могу вас уверить и даже, если хотите, поклясться в этом, все это вам приснилось, потому что, если бы алхимик точно приходил к вам, он не потребовал бы от вас непременного обязательства заступаться за обиженных с мечом в руках.
— Почему? — спросил рыцарь Большого Меча.
— А потому, — ответил «алхимик», — что представьте себе следующее. Представьте себе, что вы напали на безоружного, как, впрочем, оно и было с вами в действительности… Ведь вы напали на безоружного?
Против этого рыцарь Большого Меча ничего не мог возразить.
— Да, — сказал он.
— А разве хорошо нападать на безоружного? У вас был меч, а у него ничего; ясное дело, вы могли его убить; ему нечем было защищаться.
На это рыцарь Большого Меча уже знал, что ответить.
— Так пусть он вооружится! — воскликнул он.
— А если он не может вооружиться?
— Ну как не может! Может.
— Или не хочет?.. Ведь не можете же вы ему приказать, чтобы он непременно вооружался. Я думаю, что и Фламелло не напал бы на безоружного. Видите, в прежнее время каждый гражданин носил оружие, а теперь никто не носит оружия кроме разбойников.
Тут «алхимик» сощурил глаза и, глядя прямо в глаза рыцарю Большого Меча, добавил, улыбнувшись:
— Вот вас, например, тоже можно принять за разбойника, потому что вы вооруженный.
— Я — рыцарь, — сказал рыцарь Большого Меча и сдвинул брови.
Он не знал, что ответить «алхимику», но это слово «разбойник» всколыхнуло всю его рыцарскую гордость.
— Если вы рыцарь, — продолжал «алхимик», — то вам все равно незачем носить оружия, потому что, повторяю, нехорошо ходить вооруженным среди безоружных… Ведь если вы присвоили себе оружие, опять-таки говорю вам, вам придется воевать с безоружными, а это бессовестно…
Рыцарю Большого Меча стало обидно, почему теперь не носят оружия. Воевать с безоружным казалось ему действительно не по-рыцарски.
«Алхимик» продолжал:
— Кровопролитие даже запретил нам Бог значит проливающие кровь поступают против заповедей Божиих; значит, они не имеют права судить, что хорошо, что дурно… Если они станут говорить: «тот-то поступает несправедливо», им самим всегда можно ответить: «А ты зачем носишь меч с собою?..» Еще Спаситель сказал: «Вложи меч твой в ножны…».
У рыцаря Большого Меча на глазах выступили слезы…
Он знал, что есть сильные и слабые люди, и сильные обижают слабых и нельзя вступиться за слабых, потому что Спаситель, защитник слабых, сказал: «Вложи меч твой в ножны».
Но нужно же, нужно помочь слабым, а он не знал, как помочь.
Тоска охватила его душу, и душа опять закипала слезами.
Весь его рыцарский наряд и этот меч Жофруа казались ему теперь совсем ненужными и лишними.
Ему даже словно неловко было в нем, точно на нем было что-то чужое.
Ему стыдно было этих блестящих лат, этого шлема, как будто он вырядился в них, в эти латы, и надел этот шлем так, по глупости.
И он покраснел от стыда, когда подумал, как он покажется так на улице людям.
Но нельзя же оставить обиженных без помощи и обидчиков без наказания.
И он поднял глаза, полные слез, на «алхимика» и спросил:
— Но как же быть?.. Ведь нужно же наказать таких людей. — Нет, — ответил «алхимик», — потому что Спаситель и наказывать не велел… Спаситель накажет Сам тех, кто не раскается, а наказывать нельзя, потому что, повторяю, ведь велел же он вложить меч в ножны, когда Его апостол обнажил меч, чтобы наказать Его гонителей.
Рыцарь Большого Меча смотрел на «алхимика» с тоской, казалось, теперь охватившей все существо его, и не знал, что ответить, что говорить дальше.
— Но мы можем бороться, — заговорил «алхимик», — и должны бороться, только не прибегая к насилию и не проливая крови.
Он умолк на минуту, затем спросил:
— Ты заметил, когда мы шли сегодня по улице, какая на улице грязь, какие дома, сырые, холодные, грязные?
— Да, заметил, — ответил рыцарь Большого Меча.
— И видел, какие люди попадались нам навстречу, исхудалые, бледные, в рваном платье?
— Видел.
— И видел какие у них лица озабоченные, и глаза тусклые, и верно ты мало заметил счастливых лиц и мало улыбок?.. И дом этот видел, где я живу, и чувствовал смрад на лестнице? Ты все это видел?..
— Да…
— А разве можно так жить?.. В такой грязи, в такой вони, в такой бедности?.. Но люди выстроили эти дома, эти харчевни, им нет дела, что другие люди, которые живут в их домах, живут там, как нельзя жить человеку… И ты напрасно будешь им говорить об этом, потому что они тебя не поймут… Нужно бороться с ними больше делом, чем словом. Они делают зло, а ты должен делать добро. На зло ответить добром. И когда будет больше добра, чем зла, тогда не будет угнетенных и обиженных.
Рыцарь Большого Меча смотрел на «алхимика» широко открытыми глазами. Он не понимал, к чему клонит свою речь «алхимик». Он только старался не пропустить ни одного слова из того, что он говорил.
И ему казалось, будто «алхимик» подвел его к какой-то двери и готовится отворить ее и показать ему то, чего он никогда не видел.
И он жадно ловил каждое его слово и почти с трепетом ждал каждого нового слова.
«Алхимик» продолжал:
— Если ты видишь, что какой-нибудь человек построил холодный, сырой дом и пустил в него жильцов за непомерно высокую плату, старайся найти честных людей, которые рядом с этим домом построили бы другой, не сырой и не холодный, и не угнетали бы жильцов… Вот ты называешь себя рыцарем Большого Меча… В наше время мечом много не сделаешь, а представь себе, что существует рыцарский орден, насчитывающий сотни рыцарей, и все рыцари поклялись, как ты, например, поклялся, бороться со злыми людьми, только бороться так, как говорю я… Ты один слишком беден, чтобы заплатить, например, за эту комнату, но все вы вместе — необоримая сила… Каждому из вас не тяжело будет дать по грошу на общее дело и не тяжело на эти гроши открыть борьбу против угнетателей, за гонимых и обиженных… Они не имеют квартиры, они в рубище, им часто не на что купить хлеба, и злые люди всячески стараются выжать из них последние соки, а вы дайте им угол, за который они были бы в состоянии заплатить, дайте пищу, дайте работу, если они без работы, и платите за работу по совести… Делайте как раз наоборот злым людям. Это будет великая война добра со злом, правды с неправдой… И вы не смущайтесь, если сначала вас будет мало, и борьба будет казаться неравной… Слава тому, кто поднимет первый это знамя восстания во имя поруганной правды… Верьте, что это восстание рано или поздно загорится по всей земле, охватит все города, все царства… И никто не посмеет на вас безоружных поднять оружие и никто не посмеет призвать вас к суду, потому что вы не делаете ничего противозаконного… Итак, значит, — закончил «алхимик», — вот какие рыцари должны быть в наше время.