— Ма chi e?[131]
Женский голос, отвечающий в офисе у Снапораза, звучит также устало, как и в первый раз. Гале пришлось собрать все свое мужество для этого звонка. И она объясняет, что встретилась с маэстро и он ею заинтересовался.
— К сожалению, синьор Снапораз non с’e,[132] — рявкает мегера и вешает трубку прямо посередине следующего Галиного предложения.
После Рождества в Рим неожиданно приходят холода, которые длятся до Нового года. Пожалуй, впервые с того самого дня, когда я с друзьями после школы подсматривал за портовой шлюшкой Маленой и мы забаррикадировали за собой дверь холодильного помещения от ревнивой жены одного из рыбаков, я снова почувствовал, как мое тело стремительно покидает тепло. День за днем холодный ветер из России посылает снежные облака к Альпаделла-Ауне, которые, миновав долину Тибра, попадают в Рим. В «Фонтане четырех рек» образовался лед, и жители Рима опасаются за пальмы на Пьяцца-ди-Спанья.
В первый же день похолодания в комнате в Париоли, где живут Максим с Галой, отключают отопление. Джеппи невозможно уговорить. Она клянется, что сам владелец — нет, не синьор Джанни, а его начальник, старый граф, прямо из Монтеротондо[133] — лично приезжал, чтобы запечатать переключатель отопления у всех должников. Тем не менее, в тот же вечер Джеппи заходит к молодым людям с парочкой конских попон и ценным советом оплатить Джанни ренту прежде чем тот придет сам — тут она понижает голос и шепчет — с «постановлением». Гала и Максим прижимаются друг к другу, но на третий день, насквозь замерзнув, просыпаются так рано, что идут погреться в вестибюль гостиницы на Виа Венето.
Их надменный вид не вызывает сомнений у служащих отеля, и никто не спрашивает, что им здесь надо в столь ранний час. Голландец и голландка устраиваются с газетами у камина.
— Наконец-то люди с куражом!
Гала поднимает глаза от газеты. У серебряного кувшина с теплым сидром, приготовленным специально для постояльцев отеля, стоит молодая женщина — высокая блондинка, красивая, как фотомодель. Она наполняет полную чашу и дует на напиток, чтобы остыл.
«— Я говорю, если уж ты это делаешь, то глупо стыдиться.
— Честно говоря, я не знаю, чего нам стыдиться, — отвечает Гала.
— Вот именно, но сколько тех, кто входит сюда, не глядя ни на кого, а потом выбегает на улицу, вжав голову в плечи.
— Какая глупость.
— Ресепшионисты не любят, когда мы здесь околачиваемся. Но я вам скажу — вы и я, мы с вами — главный магнит больших отелей.
— Мы?
— Конечно, по крайней мере, одну из пяти звездочек мы им заработали!
— И чем?
— Неужели ты думаешь, что хоть один бизнесмен взял бы номер, если бы нас здесь не было?
Блондинка падает в одно из кресел, скидывает туфли. Потягивается. Шуба распахивается, и становится видна ее юбочка, вероятно, с Виа Кондотти, но однозначно слишком короткая для такой погоды. Коридорный свистит. Блондинка показывает ему язык.
— Это какая-то ошибка, — говорит Максим, пытаясь определить, есть ли на ней трусики, — мы пришли только погреться.
— Только погреться, ради дружбы, материнской любви — все это я уже однажды слышала и научилась ничему не верить.
— Только, чтобы погреться, — повторяет Гала, — не для… ну в общем, не для работы, как вы.
Молодая женщина делает глоток и пытается понять, не обманули ли ее.
— Тогда вы делаете ошибку, — блондинка с сожалением качает головой.
— Вы не похожи на тех, кто должен мерзнуть в этом городе. Если, конечно, только…
В ее голосе неожиданно появляется легкая горечь.
— Если только вы не считаете себя слишком правильными, чтобы совмещать деньги и удовольствие?
Гала с Максимом поспешно извиняются, и Гала говорит:
— Я думала об этом.
Максим смотрит ей в глаза.
— Ну да, — поддакивает он, чтобы не отставать, — все мы думали. Не об этом речь, — но пристально смотрит на Галу, чтобы понять, серьезно ли она.
Гала опускает взгляд.
— Мне предлагали.
— Тебе?
— А почему бы нет, — говорит Гала обиженно, — ты считаешь меня такой некрасивой?
— Кто тебе это предложил?
— Я отказалась.
— Кто? Кто тебе это предложил?
— Я же отказалась, но могу представить, что в других обстоятельствах…
Во взгляде у обоих сквозит вызов. Гала знает, что Максим восхищается, когда она так говорит. А Максим знает, что этими словами она пытается его раздразнить. Самое глупое, что он может сделать, — это проявить ограниченность.
— К счастью, — молодая женщина вмешивается в их разговор, — вы открыты для нового. Ах, сколько существует непонимания по поводу нашей профессии. Особенно, когда работаешь на таком уровне.
— На каком? — спрашивает Максим.
— Интересные мужчины. Не клиенты проституток, а люди, путешествующие по миру, политики, парни с влиянием и собственным мнением. Им нужно сопротивление, партнерская игра наравне. Где-нибудь во время приятного ужина, в красивой атмосфере. Все начинается, как интеллектуальная игра — стремительная, острая, и в девяти из десяти случаев на этом и заканчивается. Ничего общего с клишированным образом «callgirl».[134] Многие из нас учатся или имеют хорошую работу.
— А я-то считал, что как раз это — клише, — говорит Максим.
Девушка встает. Завязывает пояс на шубке.
— Наверное, я в вас ошиблась. Такая работа нужна только для достижения чего-то большего — больше одежды, больше приключений. Если на это идут по необходимости, чтобы оплатить счет за газ, тогда достаточно первого попавшегося угла на улице.
Она роется в вечерней сумочке и кидает на стол две визитные карточки своего агентства.
— Доставьте себе удовольствие…
Перед выходом она проводит пальцами по волосам и надевает солнечные очки.
— …Есть кое-что хуже, чем то, что вас могут поиметь.
— Ты бы смог переспать с человеком, которого не любишь? — спрашивает Гала вечером в Новый год.
Она лежит в кровати, прижавшись к Максиму. Тепла становится вдвое больше, когда им с кем-то делишься.
— Почему бы и нет?
Поверх одеяла они положили свои пальто и натянули его до подбородка.
— У тебя есть такой опыт?
— Не так уж много тех, с кем я сплю, — отвечает Максим.
Некоторое время оба молчат. О таких вещах они разговаривают нечасто. В тишине легко верить в то, что любящие друг друга люди и любовью занимаются только друг с другом. Но все не так просто. Свобода, в которой выросли Гала и Максим, позволяла верить в одно, но на практике делать другое. Дух времени требовал, можно сказать, чтобы каждый из них и в любви развивался по отдельности, так что в их близости, представлявшейся им нерушимой мечтой, что бы они ни вытворяли на стороне, возникла трещина.
В те редкие случаи, когда речь заходит об их любовных похождениях, оба чувствуют явное возбуждение. Им требуется мужество не только, чтобы покинуть надежный берег молчания, но и чтобы потом балансировать между опасением обидеть другого и желанием не выглядеть более невинным, чем другой. Это своеобразная игра, которую, кроме самих игроков, никто понять не сможет.
Максим купил днем две литровые бутылки вина. Одну они уже прикончили. Он открывает два бумажных свертка из колбасной лавки на Корсо. В одном пармская ветчина, в другом — оливки. Масло капает на простыни.
— Да, — хвастается Максим, — я бы вполне смог. Именно. Именно с тем, кто для меня ничего не значит.
— Да. Может быть, так даже лучше. Возможно, в этом и все дело.
Максим задумывается, сказал ли он то, что она хотела услышать, а потом, правда ли это?
— Я так уже делал, — убеждает он себя.
Порой ему так страстно хочется бесстыдства. Это желание бьет в нем ключом, подобно горячей сере в холодном источнике, сквозь старые трещины в коре его сознания.
— С людьми, которых я совсем не знал, кто меня не интересовал — я даже не знал, как их зовут. Без слов. Иногда даже не глядя друг на друга.