Умным, но нечувствительным помогал Митрофан – талантливый мальчишка умер много лет назад от лихорадки, и ничем ему помочь в глухой провинции было нельзя. С удивлением встретив дальнего родственника в мире духов, Ангелина помогла ему освоиться, и всегда знала, где он проказничает.
За Анну Миронову из Затонска Геля поначалу была спокойна и даже рада. Такие сильные способности в семье проявлялись редко, при этом девушка росла красивой и умной, видела духов, вполне успешно с ними общалась. Без необходимости старушка в судьбы потомков не вмешивалась. И забеспокоилась лишь недавно, обнаружив, что девушка годами живет потерянной любовью.
…
– Что такое, Анечка? Больно? – Яков бережно стер влагу на её щеках.
Анна помотала головой. – Это так… чудесно. Я не знала.
Проглотив ком в горле, Штольман улыбнулся.
– Ты сделала это чудесным.
…
- БабГеля! – мальчишка влетел через щель и закружился по комнате. – Там этот доктор идет, толстый. Бормочет что-то и танцует.
Старушка выглянула в окно. – Ну надо же. Трош, не зевай. Не мне тебя учить.
Наслаждаясь прохладой весенней ночи и тем, что его никто не видит, доктор Милц жизнерадостным бегемотом топотал по гравийной дороге.
- Таких прехорошеньких ручек
Не видел на свете никто. Ходил к ней кудрявый поручик В нарядном и светлом пальто, – напевал он себе под нос, копошась в кармане.
«Вот казус. Ключа то и нет. Вечером же закрывал. Потерял, растяпа».
Не дойдя до больничного корпуса, Милц вздохнул и повернул обратно.
«Ладно, подождет полиция с заключением до утра. То им срочно, а то под сукно положат и забудут. Ключ у Анны Викторовны возьму, она рано приходит. Как там дальше?»
- Крутятся лавка, трактир и базар,
Крутится вихрем весенний угар. В сердце огнём разгорается страсть, Барышню видно придётся украсть*.
Ключ аккуратно примостился у двери, будто выроненный.
…
Реальность постепенно вернулась, и Яков с тоской подумал, что скоро придется расстаться.
– Помочь одеться, Аня? Родители твои волнуются, а нам идти долго.
– Нет, нет, не надо, – Анна видела, как измучен Штольман своей работой.
«Яков, ты же пойдешь со мной до дома, а затем обратно к себе, и будет уже утро».
– Они знают, что я иногда задерживаюсь тут, в больнице. Пожалуйста, давай поспим немного, – она вжалась в стену, уступая место на кушетке.
Яков уткнулся лицом в волосы, ставшие его наваждением, и пробормотал: – Спасибо, милая.
- И я так хочу еще побыть с тобой, – шепнула Анна.
Но Штольман уже спал.
…
Ангелина прислушалась к чему-то, слышному только ей, и вдруг широко улыбнулась. Затем взглянула на правнука.
- Митрофанушка…
- Да, баба Геля?
- Хочешь в обычный мир?
- Как это?
Она пояснила, что имела в виду.
- О… – растерялся мальчик.
Сирота, выросший в приюте близ Тобольска, не знал родительской ласки, и с шести лет семью ему заменила Ангелина.
- Ну… Это значит, у меня будет дом и …
Он даже не смог произнести это слово, и зажмурил глаза, чтобы не расплакаться.
Кивнув, ведунья погладила мальчугана по вихрастой голове.
- Будет.
Комментарий к Часть 7. Дальние родственники * – куплеты из “Крутится, вертится шар голубой”
====== Часть 8. Предложение ======
Анна проснулась в одиночестве. Под головой комкалась тонкая больничная подушка, колючее одеяло щекотало шею. За окном было почти светло.
«Как же так?» – Анна огляделась, поняла, что в комнате никого нет, и сжалась от внезапного холода. «Неужели это снова был лишь сон?»
Разочарование на секунду овладело девушкой. «Нет, нет, все было взаправду». Она вскочила и быстро оделась. Убираясь на кушетке, обнаружила под подушкой сложенную бумагу и непослушными пальцами порвала заклеенный уголок.
В записке знакомым почерком было выведено: «Драгоценная моя Анна Викторовна».
От сердца отлегло. Анна выдохнула. «Ох, Яков Платонович…»
«Прошу, не сердитесь, что я вынужден вас покинуть. Расставание невыносимо, но я живу надеждой на скорую встречу. Пожалуйста, дождитесь меня вечером в больнице.
Люблю вас».
Почувствовав, как подгибаются ноги, Анна села на кушетку и прижала записку к груди.
Тут до нее донесся запах свежей сдобы. Следуя за ароматом, Анна заглянула в кабинет Милца. На тумбочке пыхтел самовар, на подносе лежала связка еще теплых бубликов с хрусткой корочкой.
«Драгоценная моя…» – перечитала Анна записку, поняла смысл по-новому и ощутила, как загорелось лицо.
…
- Доброе утро, Николай Васильевич, – протянул руку Штольман на пороге отделения.
Ответив на пожатие, Трегубов прошел в открытую дверь: – Доброе утро, Яков Платонович. Чему радуетесь? Какое-то важное дело разрешили?
Полицмейстер всегда являлся в отделение вовремя, а часто даже спозаранку. Даже себе не признаваясь в возрастной бессоннице, он объяснял ранние визиты на службу необходимостью строжить ленивых подчиненных.
- И выглядите как хорошо. Завидую белой завистью.
«Лимон надо было съесть, а не бублик», – Штольман протер лицо и убрал довольное выражение.
- Разрешили. Но не я, Антон Андреевич, я лишь был там. Взяли вчера грабителя, помните, купчиха Селиверстова заявление приносила?
Трегубов оживился. – А ценности нашли? Купчиха эта ко мне каждый божий день ходит, видеть ее уже не могу.
Получив удовлетворительный ответ, полицмейстер сам расплылся в улыбке.
- Благодарю вас, Яков Платонович, за помощь сыскному отделению! Кстати, сможете сами Селиверстову порадовать, она вот-вот подойдет.
- Увольте, Николай Васильевич. Рад служить, – коротко кивнул Штольман. Дел было слишком много, чтобы тратить время на болтовню.
…
Яков крутил в руках мраморный шар от пресс-папье, ища выход. Жениться он не мог. Быть вдали от Анны – пробовал, но безуспешно. И не находил в себе такого благородства еще на одну попытку. Навещать любимую по удобным дням, не заботясь о последствиях – просто немыслимо.
- Господин следователь! Вот, пожаловали, а господин Коробейников на выезде, – дежурный, дождавшись кивка Штольмана, проводил в кабинет светловолосого юношу лет двадцати.
Яков положил шар на место.
- Представьтесь, молодой человек, и расскажите, в чем дело.
- Александр Грицаев я, студент, в Твери учусь. Маменька пропала… – начал юноша.
- Как зовут маменьку?
- Софья Львовна. Она две недели назад навестить меня в Тверь приехала, я там у бабки одной угол снимаю, и тем же днем обратно.
- И?
- Я на той неделе приболел и домой отправился, у маменьки подлечиться, – смяв фуражку, парень пытался расправить околыш обратно. – А её нет. И никто не видел. Прошу вас, найдите её. Она не поехала бы куда-то еще, обязательная очень. Матушка говорила, хозяйка ею очень довольна была.
Штольман мысленно прошелся по последним происшествиям в Затонске.
«Грицаевой среди жертв не было. Но я помню ее фамилию».
Он придвинул к себе папку с делом баронессы фон Берг и в который раз перелистал подшитые бумаги.
- Где служила ваша матушка, Александр?
- Экономкой в доме баронессы.
«Точно! Так почему же здесь нет ее показаний, хотя Коробейников ее допрашивал?» – Яков дал пареньку лист бумаги для заявления о пропаже и выпроводил в дежурку.
Задумавшись, как мог пропасть документ, Штольман вернулся за стол, сел и не поверил глазам. Из-под мраморного шара, который лежал далеко от посетителя, торчал уголок бумажки. Потянув за него, Яков по одной высвободил печатные буквы, сложившиеся в одно короткое слово.