Я еще раз бросил взгляд на детей, и они тут же спрятались глубже в траву. Умные дети.
Меня усадили на деревянную скамью. Кви достал из-под нее массивные кандалы, на вид тяжелые, словно я был каким-то могучим чудовищем и мог разнести эту карету парой движений лап. Не очень понятно, зачем бы тогда привинчивать их к полу, если от пола бы ничего не осталось, но я не стал погружаться в эти размышления. В несоответствии ощущался подвох, в котором очень не хотелось сейчас разбираться.
Кви накинул один из браслетов мне на запястье. Оно оказалось слишком тонким и я, кажется, мог бы без особых усилий вытащить руку.
Но ни к чему их злить. Рано еще. Так что я постарался положить руку так, чтобы браслет на моем запястье казался жабам максимально надежным. Второй обруч жаб надел на себя. Теперь мы были с ним сцеплены, и оба зачем-то пристегнуты к полу кареты. Странное приспособление.
– Готово, Кво, – довольно квакнул мой конвоир, убедительно звякнув браслетом на своей пухлой мясистой лапе.
Похоже, жабы считали, что так поднимают безопасность системы транспортировки до максимума. Ни к чему их в этом разубеждать, хотя и со скользкой лягушачьей лапки Кви обруч мог легко сползти под своим собственным весом.
Человек с баллоном и в водолазной маске, явно находившийся у жаб в подчинении, снял с себя свое приспособление и сел на козлы. На берегу маска все время оставалась на нем, лица его я так и не увидел.
Править на козлах было некем, и из кибитки мне было не узнать, чем он там занимается.
Ни стекол, ни решеток, ни даже шторок – пустые проемы окошек в дверцах. Кво высунул в окно лапу и стукнул по борту кареты. Она заскрипела и тронулось. Очень резво для деревянной кибитки на ухабистой проселочной дороге. Завизжали натужно рессоры, отзываясь на каждую яму в колеях, и карета, быстро разгоняясь, понеслась вдоль реки через поля и пролески.
С сюртука Кви на пол течет вода, натекает целая лужа. Моя одежда уже высохла или даже не была мокрой.
Платочком, уже давно насквозь мокрым, жаб вытирает воду со лба. Ткань противно липнет к его бугристой коже, отклеивается с трескучим всхлипом и снова липнет.
Я держу руку на колене так, чтобы браслет не съехал вдруг и не свалился с руки. Смотрю в окно: там над лесом вырастают высотки города. Дорога виляет, и вдруг я обнаруживаю, что мы уже мелко стучим колесами по мостовой.
Река по правую руку заковалась в гранитную набережную.
Тук-тук – несется наша коляска мимо зыбких волн и высоток. Потом она резко сворачивает на внутреннюю улицу между темных домов, переваливается на ухабах разбитой дороги.
Я не вижу ни прохожих, ни других карет. С широкой улицы мы ныряем в проулок и останавливаемся в тупике у серого бетонного здания.
В тупике стоит полумрак, будто солнце уже давно село, воздух густой, жаркий, пахнет помоями из раскуроченной зеленой мусорки. Кажется, в ней кто-то копошится.
Кви наклоняется, проворачивает ключ в замке у пола и отстегивает цепь. Теперь ей стянуты только мы с ним. Затем он демонстративно оборачивается ко мне, тянет в ухмылке губы, облизывает склизким слюнявым языком по очереди каждый глаз и нарочито медленным движением кладет ключ себе на язык. Глотает его. Или делает вид, что глотает. Показывает мне открытую пасть и сладко сообщает:
– Теперь не уйдешь, голубчик. Весь мой, – и видно, что эта мысль доставляет ему огромное удовольствие.
Это сбивает с толку. Неужели ему не очевидно, как легко мне выбраться? И ему самому? Зачем ему это? Может быть, я чего-то не понимаю. Мне трудно поверить, что жаба настолько тупа. Скорее они проверяют меня, испытывают. Где-то обязательно будет подвох. Может быть, на мне жучок? Где? Надо думать. Думай, нельзя долго с жабами находиться. Сам жабой станешь. Где-то жучок должен быть или другая хитрость.
– Выходите, Александр Сергеевич, – говорит Кво, услужливо придерживая дверцу. Я прижал руку к плащу, чтобы не болтался браслет, и выбрался. Кви вылез за мной. Цепь раздражающе звякает.
Человек в водолазной маске невозмутимо сидит на козлах и наблюдает за нами. Желтый баллон лежит у него в ногах, а маска сильно запотела – даже глаз его я не смог разглядеть.
– Пошел, – Кви толкнул меня в спину к низкой металлической двери в бетонной стене.
Кво огляделся, задержал взгляд на копошащимся в помоях бездомном и, видимо, решив, что он не стоит внимания, снял с пояса из-под сюртука тяжелую связку массивных ключей. Позвенел ими, выбрал самый длинный резной ключ и сунул его в ржавую замочную скважину.
Заскрежетало, и дверь отошла. Она оказалась куда толще, чем выглядела снаружи: монолитный кусок железа не меньше дюйма толщиной. Дверь открылась нам навстречу с надсадным глухим скрипом, Кво придержал ее, и меня протолкнули в узкий, освещенный редкими факелами каменный коридор.